Исаак Гольдберг - Тысяча и одна ночь

— Жорж! Кого же вы подозреваете? — добрые глаза с испугом устремляются на этого высокого, большого, бритого, как актер, человека, рука которого тяжело и властно лежит на столе свободным, но сильным жестом. — Ведь у нас все такая хорошая и верная публика...

— Провокатор всегда бывает из такой вот хорошей и верной публики.

— Но кто же, Жорж?

— Не знаю. Нужно искать. Тщательно. Беспрерывно. Мы требуем от вашей организации, чтобы она занялась этим вопросом немедленно. Иначе, понимаете, будет стоять вопрос о роспуске группы. Явки нужно все переменить. Вашу квартиру ликвидировать.

— Я не провалена, Жорж. Моя квартира самая надежная.

— Надежная? Пока. До поры, до времени. Обстоятельства складываются так, что я затрудняюсь считать у вас хоть что-нибудь вполне надежным.

— Это уж чересчур! — голос вздрагивает от обиды, и пальцы сцепляются плотнее и крепче.

— У нас старые работники. Опытные...

— Бросьте обижаться, Анна Павловна! Вы ведь сами понимаете, что где-то есть опасность и ее нужно избегнуть. Вся штука-то в том, что мы не знаем, откуда она грозит. Надо быть на-чеку. Всякие сантименты — к чорту! Самолюбие — к чорту! Обидчивость — к чорту!.. Только таким путем можно уцелеть и добиться своего...

Где-то далеко звякнул звонок, потом залился непрерывной трелью, потом оборвался и снова коротко прозвонил. Два раза.

Высокий человек встал.

— Где у вас тут еще комната?

— Это свои, — успокоила Анна Павловна. — Свои всегда так звонят.

— Все равно. Не нужно, чтобы и свои встречали меня у вас. Особенно теперь.

Анна Павловна подошла к двери, выглянула и смежную комнату, обернулась.

— Вы пройдите, Жорж, вот туда, направо.

Жорж вышел в соседнюю комнату и плотно затворил за собою дверь.

Анна Павловна пошла в переднюю, отомкнула входную дверь, оглянула из-за прикрытой еще на цепочку двери посетителя, узнала его, впустила.

Впуская, строго нахмурила брови, но голос ее звучал ласково, когда она спросила:

— Что-нибудь серьезное, Сережа, что вы пришли ко мне?

— Нет... — сконфуженно ответил Синявский. — Ничего особенного. Я только хотел получить у вас новенькую литературу...

Анна Павловна закрыла дверь на цепочку и заслонила Синявскому вход в комнаты из передней.

— Это невероятно глупо с вашей стороны! — рассердилась она. — Прямо-таки недопустимо!.. Уходите скорее!.. Разве можно так неосторожно. Обязательно уходите скорее и посмотрите, нет ли где-нибудь за вами шпиков!.. Ах, какой вы бестолковый! Прямо — глупый!..

Добрые глаза потемнели, стряхнули с себя ласковый блеск. Они суровы. И губы сжаты обиженно и сердито.

— Ступайте! Ступайте!..

И слегка смягчая суровость:

— Да к тому же мне некогда. Серьезно...

Синявский растерянно молчал. Покорно выслушал он гневные слова. Покорно и торопливо попрощался. Ушел.

Анна Павловна, закрыв за ним дверь, постояла мгновенье в раздумии, прошла обратно в ту комнату, где разговаривала с Жоржем, — позвала:

— Выходите, Жорж! Никого нет.

Жорж вышел, вопросительно поглядел на Анну Павловну. Выдерживая этот взгляд, она ответила:

— Так, пустяки. Товарищ один заходил. По делу.

— Прекратите лишнее шлянье! — грубо сказал Жорж. — Гоните от себя всех. И немедленно же меняйте квартиру. Слышите?

— Слышу, Жорж! — вздохнула Анна Павловна и преданно взглянула на Жоржа.

Ротмистр роется в пилочках, ножницах, щеточках. Ротмистр делает себе маникюр. Возле широкого дивана маленький столик и на нем пузырьки, флаконы, коробочки. Пряные, крепкие запахи плавают в кабинете. Запахи эти волнуют Синявского, волнуют даже больше, чем хозяйски-недовольный тон, которым говорит с ним ротмистр.

Синявский стоит посреди кабинета. Мягкий ковер под ним жжет подошвы его ног. Стены, увешанные картинами, зыблются вокруг него. Стены растворяются в запахах и мягко набегают и отходят, набегают и отходят на Синявского.

— Вы не даете нам никаких ценных сведений...

Ротмистр находит нужную пилочку и тщательно подпиливает ноготь.

— Никаких ценных сведений. Да. Все пустяки и вздор. Вы играете плохую игру, молодой человек. Скверную игру! Вам предоставили возможность быть полезным и себе, и государству, а вы финтите. Да, финтите! Почему вы не дали до сих пор чего-нибудь порядочного? Почему?

— Я вам сообщаю все, что знаю, господин ротмистр. Я ничего не скрываю...

— Ну, в таком случае вы ни черта не знаете!... Какой же из вас толк? Какой же толк, я спрашиваю?..

Ротмистр отбрасывает пилочку, разглядывает, отставив от себя руку, почищенные ногти и внезапно взглядывает на Синявского. Взглядывает остро, угрожающе и жестоко:

— Четыре месяца, Синявский, вы на свободе. Четыре месяца вы сообщаете только то, что мы сами знаем из наблюдения и по сводкам. За это время вы не дали мне ни одного нового человека, ни одного замечательного факта. Значит, вы или сами ничего не знаете и не умеете узнавать, или же не желаете нам сообщать. Не же-ла-е-те...

Ротмистр хватает со стола замшевую щеточку и потрясает ею в воздухе.

— А если так, — цедит он сквозь зубы, — ежели вы не желаете давать интересных материалов, то вы нам не нужны. Не нужны!..

Стены зыблются вокруг Синявского. Запахи мутят его. Ротмистр разглядывает его с ног до головы, словно в первый раз видит его по-настоящему и, сладко улыбаясь, почти ласково продолжает:

— А знаете, что мы делаем с теми, кто нам не нужен?

Синявский не знает, но весь сжимается в холодном предчувствии.

— Мы возвращаем их туда, откуда взяли. И еще...

Ротмистр прищуривает глаз и покачивает головой.

— И еще... мы перестаем делать секрет из того, какие показания нам давали эти неоправдавшие себя милостивые государи. Вот... Поняли?.. Ну, можете пока идти. Да поразмыслите над тем, что я вам сказал... Всего хорошего!..

Ковры, картины и фотографии пляшут вокруг Синявского, и он сквозь какую-то мглу находит путь к дверям. Сквозь мглу слышит он это:

— Всего хорошего!..

Высокий, бритый, как актер, человек, Жорж вышел из дверей, ступил с двух ступенек на тротуар, остро оглянул улицу и пошел.

Он шел спокойно, походкой не торопящегося человека. Но он уже успел увидеть метнувшегося вдали при его появлении человека. Он увидел его и отметил для себя преднамеренность этой встречи. Держа одну руку в кармане пиджака, другой делая короткие и сильные взмахи в такт легкой упругой походке, он шел, не ускоряя шага. Но ближайший переулок, который был впереди, и в котором, знал он, есть проходной двор, был его внезапно обдуманной целью. Он был уже в пяти шагах от переулка и в это время заметил, что замеченный им человек пошел к нему наперерез, нисколько не скрываясь, на что-то, видимо, решившись. Жорж ускорил шаг, быстро дошел до угла, оглянулся и убедился, что прохожих в переулке нет. Заворачивая за угол, столкнулся он с проследовавшим его человеком. Столкнулся лицом к лицу. Плотный коренастый человек в темных очках протянул руку, схватил Жоржа. В это время за углом трелью рассыпался свисток. Жорж, не вынимая левой руки из кармана, правой ударил человека в очках по плечу, оттолкнул его и побежал к проходному двору. Не оглядываясь, бежал он и слышал за собой топот погони, свистки, крики.