Владимир Востоков - По следу «Одиссея»

Дружинники ушли.

— Домой, значит? — улыбаясь, опросил у Жолудева старшина.

— Сначала пойду поем, — пошутил он. — Скандал мне обед испортил.

— Ну, тогда приятного аппетита!

Жолудев, разумеется, в ресторан уже не пошел. В тот момент, когда дежурный по отделению милиции отправлял Попова в вытрезвитель, он покупал в булочной буханку белого хлеба. Из булочной отправился в продовольственный магазин, где купил две бутылки молока, полкило сыра и банку болгарского сливового джема.

У молоденькой продавщицы он узнал, как называется ближайшее дачное место по шоссе на север, а выйдя из магазина, нашел такси и, совершенно счастливый, плюхнулся на заднее сиденье. Настроение ему, и то лишь на секунду, испортил водитель, который, услышав, куда надо ехать, сказал брюзгливо:

— Попрошу деньги вперед.

— Что, или я рылом не вышел? — обиделся человек с «Одиссея». — Почему не верите?

— Видимость у всех хошь куда, а потом наездют, а сами не плотют.

Водитель, как видно, был о человечестве не очень-то хорошего мнения. Жолудев свободной рукой выдернул из кармана брюк пятерку.

— Хватит?

— Еще останется, — сразу подобрев, сказал водитель и добавил примирительно: — Не по городу, а за город едем…

— Ладно, шеф, — перебил его Жолудев. — Все ясно. Нажми-ка лучше.

Ему не хотелось слушать никаких объяснений. Ему хотелось есть.

В город, куда стремился Жолудев, можно было попасть теплоходом по реке, но, подчиняясь инструкции, он продолжал «голосовать» на шоссе и проселках. Спустя три дня, 22 мая 1971 года, он наконец добрался до пункта назначения, прибыв туда на колхозном грузовике, везшем на плодоовощную базу парниковые огурцы. Шофер, молодой, веселый парень, исполнял и должность экспедитора, поэтому место в кабине было свободно. От трешки парень отказался и в ответ предложил взять пару огурчиков, но человек с «Одиссея» тоже отказался.

С плодоовощной базы Жолудев отправился к центру пешком. Ему не надо было спрашивать дорогу. Он видел сотни фотографий и кинокадров этого популярного среди иностранных туристов древнего города, часами просиживал над его планом и теперь мог бы ходить по улицам с закрытыми глазами и не заблудиться и выйти к дому, который ему был нужен, наикратчайшим путем. Но он долго кружил, опять-таки подчиняясь требованиям инструкции, отчасти же из обычного человеческого любопытства. Даже посидел с рыбаками, удившими в сотне метров от пристани. Потом взял билет в кинотеатр на пятичасовой сеанс. Фильм был старый, назывался «Ко мне, Мухтар!». Жолудеву он понравился, но, не досидев до конца минут пятнадцать — тоже по инструкции, — он покинул кинотеатр через служебный ход. Собственно, все это были излишние предосторожности. Он чувствовал, более того, твердо знал, что никакой слежки за ним нет. Но после города С. он был пуганой вороной и от инструкции больше не отходил ни на йоту.

После кинотеатра он перекусил в кафе «Момент», а когда сумерки опустились на малоэтажные улицы города и солнце видела лишь золотая маковка старинной церкви, в которой располагался областной краеведческий музей, он отправился по нужному адресу.

Это был двухэтажный четырехквартирный дом с двумя входами, расположенный на окраинной улице, окруженный высокими кустами сирени, еще не расцветшей. Во всех окнах горел свет.

Человек с «Одиссея» поднялся на второй этаж, позвонил в квартиру № 4, откашлялся в кулак.

— Кто? — спросил за дверью низкий женский голос.

— Домна Поликарповна? — тихо спросил пришелец.

Дверь открылась. Перед ним стояла пожилая, лет под шестьдесят, женщина с проседью в черных волосах, с густыми черными бровями. Она была очень высока ростом, никак не ниже ста восьмидесяти. Человек с «Одиссея» знал ее по описаниям довольно хорошо, но сейчас, увидев наяву, был несколько удивлен. Домна Поликарповна производила очень внушительное впечатление, несмотря на то что облачена была в довольно засаленный халат малинового цвета. Вероятно, в молодости она была весьма недурна собою.

— Вы ко мне? — удивленно спросила она своим почти мужским баритоном, глядя на него сверху вниз.

— Именно к вам.

— Но я вас не знаю… — Она пожала плечами. — Впрочем, заходите, не через порог же разговаривать…

Она провела его на кухню, которая не блистала чистотой и была насквозь пропитана запахом кофе. Показав ему на старенький венский стул, взяла из лежавшей на столе пачки «Беломора» папиросу, чиркнула спичкой, закурила и сказала:

— Что же вы молчите? Вас Борис Петрович прислал или кто?

— Какой Борис Петрович? — Он сел, поставив портфель между ног.

Домна Поликарповна показала папиросой на пол.

— Ну, сосед мой снизу… Вы по поводу жилья?

Человек с «Одиссея» улыбнулся.

— Да, квартира мне нужна, но прислал меня к вам не Борис Петрович. Я из очень далеких краев, Домна Поликарповна.

— Загадки какие-то! — раздраженно сказала она. — Послушайте, довольно кокетничать, мне не семнадцать лет. Если вы хотите снять комнату — пожалуйста! А рассусоливать тут нечего.

— Вы бы присели, а то как-то неудобно — я сижу, вы стоите, — сказал он. — Можно, я тоже закурю?

— Ради бога! — Она села на стул по другую сторону стола. — Так в чем дело?

— Видите ли, Домна Поликарповна, как бы вам объяснить… — Он мялся, но делал это рассчитанно.

— Слушайте, молодой человек, не морочьте мне голову. Говорите прямо, кто вы и что вам нужно. — Она начинала сердиться, но голоса не повышала, как будто бы они с самого начала договорились не кричать. Со стороны их можно было бы принять за людей, которые только для посторонних хотят казаться взаимно недоброжелательными, а на самом деле испытывают друг к другу глубокую симпатию.

— Домна Поликарповна, я вас так хорошо знаю, вернее, вашу биографию, что вы сейчас удивитесь.

— Ну-ну! — подбодрила она его, сделав затяжку и пустив к потолку столб дыма.

— Вы ведь перед войной работали в германском посольстве.

Она не стала хвататься за сердце и не побежала в комнату за валерьянкой, как он ожидал. Она смотрела на него широко открытыми серыми глазами из-под густых черных бровей, а ему казалось, что она смотрит сквозь него. Ему даже страшновато стало от задумчивого взгляда этих больших и, по всей вероятности, немало повидавших глаз. В ее голове шла какая-то сложная работа, а он молчал, не зная, что говорить дальше…

Она заговорила сама.

— Вы слишком молоды, вам ведь не более тридцати пяти…

— Тридцать шесть, — уточнил он.

— Все равно, вы не могли знать меня тогда. Здесь об этом никто не знает тоже… Откуда вам известно?

— Это не имеет значения, вы не бойтесь…

— Я и не боюсь. — Она усмехнулась. — Насколько понимаю, бояться скорее надо вам.