Георгий Кубанский - «На суше и на море» 1962

«О своей жизни не думает, — с уважением отметил про себя Петр Андреевич. — Морская косточка!»

— Я хотел бы знать, что думает о положении судна старший помощник? — спросил он.

Джим Олстон выслушал перевод Морозова с неподвижным лицом и четко ответил.

— Капитан лично отвечает за пароход и груз, а потому любой мой совет неуместен.

С трудом скрывая досаду, Петр Андреевич отвернулся от старшего помощника.

— Вы ничего не сказали о втором «либо», — напомнил он капитану.

— Второе либо… — Ричард О’Доновен справился с охватившим его волнением и заговорил убежденно, твердо. — Надо позаботиться о спасении экипажа… Когда «Гертруда» потеряла ход, — продолжал он, не дождавшись от Петра Андреевича ни одобрения, ни возражений, — я запросил компанию: как мне быть. Вот ответ.

Ричард О’Доновен брезгливо, как нечто нечистое, поднял двумя пальцами смятую, видимо в гневе, радиограмму и подал ее Морозову.

— «Ричард О’Доиовеи! — читал Морозов. — Вы отвечаете за пароход, груз и экипаж…»

— Прошу прощения! — остановил Морозова капитан. — Сперва пароход, потом груз и в последнюю очередь экипаж. Это не случайно.

— «…Предоставляем вам право решать самому, как спасти доверенные вам компанией ценности и людей, — продолжал читать Морозов. — Действуйте в соответствии с обстоятельствами. О вашей пенсии мы помним, так же как и о пенсии Тони Мерча».

Капитан жестко усмехнулся и бросил радиограмму в ящик стола.

— Не может же компания радировать прямо: плевать нам на людей и на вас, почтенный Ричард О’Доновен. Сделайте все, чтобы спасти ценности. А чтобы я не колебался… напомнили о пенсии. — Он гневно сощурился, отчего синие мешочки под глазами набухли, стали тверже. — И я принял решение. Один раз за двадцать пять лет беспорочной службы моим хозяевам. Я отодвинул интересы компании «Меркурий» на второй план. На первом у меня жизни моих людей: хороших и беспутных, умных и идиотов. Все же это люди, черт возьми! Они хотят жить и имеют на это право. Тогда-то я и решил: бросить к дьяволу все и снять с этой развалины экипаж.

Слушая измученного бессонными ночами капитана, Петр Андреевич испытывал все более крепнущее желание сохранить пароход, а вместе с ним и пенсию этому мужественному старику с усталым морщинистым лицом и широкими мохнатыми бровями.

Петр Андреевич привычно, по-военному четко бросил руки по швам.

— Разрешите познакомиться с положением парохода?

— Это ваше право, — поклонился капитан. — Вы дали нам буксирный конец. Осматривайте «Гертруду». Принимайте любые меры, чтобы спасти судно. Быть может, вам повезет больше, чем мне. Желаю удачи.

Ричард О’Доновен показал на стоящего в стороне моряка.

— Вам поможет Тони Мерч. Боцман. Старый моряк! Знает каждый закоулок парохода. Тони начал службу на судах компании на два года раньше меня. Его имя также упоминается в радиограмме. Это единственный человек в экипаже, не считая меня, кто кровно заинтересован в спасении «Гертруды».

Петр Андреевич обернулся к Тони Мерчу и приветливо произнес одну из немногих знакомых ему английских фраз:

— О’кей, Тони!

Боцман «Гертруды» был полной противоположностью подтянутому холодноватому капитану. Невысокий, с могучим телом на коротких кривоватых ногах и приподнятыми широкими плечами, он походил на старого добродушного пирата из романов Стивенсона. Усиливала это сходство большая голова, черная, с густой проседью курчавая шевелюра и плотные, словно приклеенные бакенбарды.

Петр Андреевич пожал крепкую руку боцмана и сказал.

— Ничего, боцман! Поднимем народ…

Он взглянул на замешкавшегося с переводом Морозова и запнулся, понял, насколько неуместны эти привычные слова на чужой палубе, где властвуют иные, чем у нас, законы и нравы. Поднимем народ! Не те слова. Петр Андреевич быстро поправился и деловито сказал:

— Приступим к осмотру, боцман.

На этот раз Морозов перевел сказанное им уверенно.

— Вы пройдете с нами? — спросил Петр Андреевич у капитана.

— Мое место здесь, — с достоинством поклонился Ричард О’Доновен.

Петр Андреевич заметил туго накрахмаленную свежую рубашку капитана и с растущим уважением подумал: «Морская косточка! Перед тем как пойти на дно, он галстук поправит».

Море бесновалось по-прежнему. Особенно ощущалась его ярость в закрытых помещениях: в салонах, в машинном отделении, в кочегарке. Каждый стремительный размах парохода влево казался последним. А когда он медленно, словно напрягая остаток сил, выравнивался, трудно было избавиться от мысли, что следующий вал ударит сильнее, а тогда… «Молитесь, женщины, за нас!» — как поется в старинной матросской песне. И все же пар в котлах держали. Каждый из машинной команды — от старшего механика и до кочегара — понимал, что теплые грелки напоминали экипажу: пароход еще жив.

Но и на палубе было немногим легче. Буксирный трос с «Тамани» надежно придерживал «Гертруду» накренившимся бортом на ветер. Волна захлестывала палубу, оббегала горловины люков и шумно откатывалась обратно.

Иван Акимович обратил внимание Петра Андреевича на другую опасность. Причудливые наплывы льда свисали с левой стороны надстройки за борт, образовали нечто похожее на пещеру. Широкие глыбы его спускались с кормы и полубака. Местами даже фальшборт затянуло льдом; от шпигатов остались лишь узкие отверстия, возле них почти непрерывно клокотала сбегающая в море вода.

Ивана Акимовича прервал зычный голос динамика.

— Капитан зовет. — Тони Мерч извинился и вернулся в надстройку.

Петр Андреевич только кивнул в ответ. Мысли его были далеки от боцмана. Ричард О’Доновон был прав. Раскрыть огромный грузовой люк, обращенный навстречу волне, мог только безумный.

Алеша перехватил взгляд Петра Андреевича и понял, о чем тот думает. Придерживаясь за леера, добрался он до лазового люка, выходившего на палубу неподалеку от обломка грот-мачты. Сунул руку в высокий, почти по пояс, тамбур. Вместо люка пальцы нащупали лед.

— Разбить бы лед ломами, — предложил Иван Акимович, выслушав Алешу. — Да и самим спуститься в трюм. Разобраться там, что к чему.

— Допустим, что мы спустились. — Петр Андреевич искоса взглянул на боцмана. — А дальше? Что мы сделаем в трюме? В темноте!

— Это точно! — Иван Акпмовпч приподнял шапку и ожесточенно поскреб пятерней затылок. — В непонятное дело попали. Туман!

Таманцы вернулись в надстройку. В знакомом узком проходе, ведущем в штурманскую, их встретили матросы. Они не посторонились, не уступили дорогу Петру Андреевичу, а сгрудились перед ним в плотную кучку.

Некоторое время все молчали. Потом посыпались со всех сторон вопросы. Растерявшийся под неожиданным и явно недружелюбным натиском, Морозов перевел очень немногое. Матросы спрашивали: скоро ли снимут их с погибающего судна?