Георгий Кубанский - «На суше и на море» 1962

«Ленин» медленно движется по узкому разводью. И вот остановка.

— Приехали, братцы, «домой»! — кричит товарищам инженер-гидролог Михаил Извеков. Он будет зимовать этак пятый раз, поселки на льдах давно для него стали вторым домом. По штормтрапу полярники первыми — это их право — спускаются вниз. Потом несколько матросов.

— Отдать ледовые якоря! — звучит с мостика команда.

В шестнадцать часов пятнадцатого октября корабль ошвартовался. Гидрологи обследовали льдину. Она оказалась многолетним полем, достигающим в некоторых местах толщины десяти метров. Все отлично. Только одна беда: строить взлетно-посадочную полосу будет трудновато — нет ровных площадок. Придется расчищать наиболее подходящее место от торосов и ропаков. А как же сел Масленников? Я, помню, глянул в сторону, где еще недавно был самолет, и не нашел его сразу — он переместился метров на четыреста.

Уже поздней от штурмана Владимира Гришелева, давнего моего друга еще по Москве, я узнал подробности.

— Мы сели на очень тонкий лед, образовавшийся у пака, — рассказал он. — Другой площадки не было. Постояли немного, «аэродром» наш начал пищать, потрескивать, под лыжами проступила вода. Завели моторы, поехали на повое место. Через час та же картина.

— Так это же опасно!

Володя рассмеялся:

— Льду опасно. Вот мы и крутились, чтобы не попортить его, не проломить. Дело привычное.

Шутка сказать — «привычное». Летчики почти сутки переезжали с места на место, чтобы самолет не провалился под лед.

Когда объявляют аврал, работают все. Вечером при свете прожекторов мы катали бочки с горючим на левый борт атомохода. Там их затягивали стропой и канатом опускали на льдину. Бочки железные, тяжелые, их трудно толкать по заснеженной палубе, а у борта, где снег сдуло, они стремительно катятся под горку — только держи.

На морозном ветру лица у одних темнеют, и тогда ярче проступают морщины, у других, кто помоложе, цветут задорным здоровым румянцем. Капитан здоров и молод, щеки иное раскраснелись, глаза и рот смеются. Ему весело работать вот так на морозе, где от людей валит пар. Команда, глядя на капитана, работает с огоньком.

— Майнай!.. Вирай!.. — то и дело слышатся команды. Эти непременные при разгрузке слова уже хорошо усвоены всеми, и кричит их не один бригадир, ему помогает нестройный хор работающих на борту, хоть это им и не положено.

Почему-то человек, впервые попавший на такие работы, уже через час начинает считать себя великим знатоком корабельной разгрузки. Так и подмывает первым крикнуть «вира!», когда груз закреплен и посажен на гак, или ругнуться на зазевавшегося соседа, ругнуться не по злобе, а так, от избытка чувств, переполнивших душу.

А как лихо спится после четырехчасовой работы на ветру и морозе. Отдохнешь, плотно подзаправишься в кают-компании и снова на палубу или лед, где трудится твоя бригада.

Первым делом решено было построить станцию. Но как мало светлого времени — каких-то два-три часа. Поэтому почти не гаснут прожекторы. Но ими не осветить всю льдину. С корабля протянули провода, на вехах, воткнутых в снег, повесили фонари. Свет нужен и для безопасности — могут пожаловать медведи.

Они, кстати, не заставили себя ждать. Выгрузили продукты — и ночью косолапые тут как тут. Заметил их первым матрос, работавший на тракторе. Подъехал ближе — три медведя. И что бы вы думали, их прельстили в первую очередь… сосиски. Никогда раньше не приходилось им в Арктике пробовать столь отменные лакомства. Разбили ящик и пируют. Матрос решил припугнуть обжор: пустил на них машину. Но не тут-то было. Один из медведей смело пошел навстречу «знакомиться». Трактористу это очень не понравилось, и он поспешно ретировался.

Тогда направили прожекторы с ледокола. Тоже не помогло: закрылись от света лапами и принялись за говяжью тушу. Как ни жалко было, но пришлось применить оружие. Соседство этой милой семейки не сулило добра.

Быстро строился лагерь. В центре льдины появились семь домиков, кают-компания, склады, электростанция. Из камбуза неслись аппетитные запахи. Там хозяйничал повар ленинградского ресторана «Метрополь» Степан Пестов, пожелавший работать на СП-10.

Строили и полосу. Наш отряд в семьдесят пять человек возглавлял первый помощник капитана Юрий Владимирович Савин. Журналисты между собой называли его комиссаром. И не случайно. Есть в этом человеке такое, что очень роднит его с нашим представлением о комиссарах времен гражданской войны. Он хорошо, складно, с огоньком говорит и всегда к месту, и всегда дело. Глаза внимательные, понимающие — будто в душу твою заглянул.

Легко и просто как-то все у него получается, без нажима. Скажет спокойно, посоветует и чувствуешь — иначе поступить нельзя. Характер у Юрия Владимировича крепкий и сердце большое — на всех хватает. Удивительно, пришел на корабль за день до рейса, а всех уже знает по имени и отчеству. Большой опыт у Савина. Воевал, был политработником в Военно-морском флоте, потом в торговом. Плавал первым помощником на «Оби» в Арктику и Антарктику. А теперь перевели сюда, на «Ленин».

В нашем отряде три бригады. Одной, самой молодой, руководит Александр Зюганов, другой — штурман Александр Чупыра, третьей — океанолог Юрий Константинов. Медленно бредем по сыпучему глубокому снегу, на плечах лопаты, мотыги, пешни. Прошли всего два километра, а ноги отказываются слушаться, дышишь часто, тяжело. Очень трудно ходить по такому снегу: он не утаптывается, а, как сухой песок, уплывает из-под ступни. Пока достигли места работы, устали до изнеможения.

Юрий Владимирович вместе с гидрологом Михаилом Извековым распределили кому что делать. Основная задача — выравнивать торосы и ропаки. На каждую бригаду по торосу. Освободили от снега вмерзшие в поле льдины, в поперечнике каждая добрых десять метров. Начали. Кирки и пешни разом застучали по звонкому телу тороса. Именно застучали: лед, как камень, не хочет колоться. Размахнешься вроде изо всей силы, ударишь — отскакивает хрустальный кусочек величиной со спичечный коробок. Вот те на, сколько же придется потратить времени, чтобы расчистить километровую полосу?

— Не горюйте, хлопцы! — кричит Извеков. — Сейчас мы его не так, так эдак.

В руках у гидролога длинный бурав. Он залезает на торос, сверлит дырку. Минут через двадцать все отходят в сторону. В морозном воздухе гулко разносится хлопок взрыва.

— Навались!

Теперь торос стал податливей, монолитность его сокрушена, дело пошло быстрей.

Светло стало только к двенадцати часам. С корабля прилетел вертолет, привез бутерброды и горячее какао в термосе. Выпьешь кружку, погреешь об нее руки — разморит, спать хочется, да некогда. Снова в руках кирка. Так работать еще ладно, но подумаешь, что нужно будет идти назад к ледоколу по колено в снегу, и становится грустно…