Максим Удовиченко - Старатели Сахары

Но вдруг нежданно-негаданно на пути Льва возникла неказистая сгорбленная фигурка престарелого вьетнамца в костюме пирата с шарманкой и мартышкой на плече. Из-под треуголки со страусиным пером на Льва сверкнул крайне решительный взгляд раскосого глаза обитателя южных морей, другой глаз закрывала чёрная повязка – свидетельство бурной пиратской жизни. Мартышка в миниатюрной ковбойской шляпе и с чёрной повязкой на глазу нервно приплясывала на плече престарелого вьетнамского пирата, то и дело потирая мохнатые когтистые лапки в предвкушении близкой поживы.

«Откуда взялся весь этот балаган?» – подумал Лев, пытаясь обойти стороной престарелого вьетнамца-пирата. Но обойти его никак не получалось. Несколько раз сорвавшись с насыпи из камней и песка, как назло именно в этом месте окаймлявших узкую тропинку, Лев, потеряв надежду избежать встречи, лоб в лоб столкнулся с пиратом-вьетнамцем и его мохнатым компаньоном.

– Where are you going in such a hurry, mister? [107]– победоносно сверкнув раскосым глазом, визгливо выдал престарелый пират-вьетнамец на ломаном, но вполне доступном английском языке. Мартышка на плече пирата, казалось, в тон слов хозяина, издала шипяще-цокающие звуки и нервно завертелась в причудливых кульбитах. – Probably learned somewhere, that only with old man Archibald one can listen to good pirate songs! [108]– поправляя деревянную саблю и смеряя взглядом жертву, визгливо пропел азиатский корсар.

– Какой ещё Арчибальд?! Какие такие пиратские песни?! Что за цирк вы здесь устроили?! Дайте немедленно пройти, иначе я вызову полицию! – возмущался на английском Лев, безрезультатно пытаясь протиснуться через перегородившего шарманкой узкую тропинку к морю вьетнамца-пирата.

Но престарелый вьетнамец-пират со словами: «Easy, mister! Now it’s too late! [109]» повернул ручку шарманки, откуда под угрожающее шипение и цоканье одноглазой мартышки, послышалась знакомая пиратская песня:

– Да что вы себе позволяете?! Что это за бандитская песня о вреде алкоголя и кровавых разборках! Вы что, меня грабить вздумали?! Немедленно пропустите меня на пляж! – взбешённо кричал Лев на английском языке, размахивая руками.

– Спокойно, мистер! Пять долларов за вашу любимую песню и утреннюю сигару для Билли! – неторопливо выговорил престарелый вьетнамец-пират на ломаном английском.

– Точно, грабёж! Какие ещё пять долларов?! Пропустите меня немедленно на пляж! Шайка мошенников! – выкрикивал Лев, в очередной раз пытаясь протиснуться между шарманкой и насыпью.

– Сдаётся мне, Билли, мистер настолько жаден, что хочет оставить тебя без утренней сигары, а меня без пяти долларов, – задумчиво обратился вьетнамец-пират к своему хвостатому напарнику.

От произнесённых слов пиратская мартышка злобно зашипела и угрожающе зацокала, обнажив пожелтевшие клыки. Секундой позже престарелый вьетнамец-пират, махнув деревянной саблей в направлении обидчика, громко заорал «На абордаж!», и мартышка в тот же миг вцепилась когтями в волосы Льва.

– Уберите животное! Оно же дикое! Ой, как больно! Я всё отдам! – кричал на бегу Лев, безрезультатно пытаясь скинуть злобную обезьяну с головы.

Лишь на полпути к отелю Льву после долгой борьбы всё-таки удалось сбросить с себя разбушевавшуюся обезьяну.

Потирая укушенное ухо и исцарапанный нос, он, не разбирая дороги, машинально открыл входную дверь и вбежал в одноэтажное здание, украшенное драконами с красочной вывеской «Китайский ресторан – Утка по-пекински»…

Город Лас-Пальмас. Саватий Ничипорович в китайском ресторане «Утка по-пекински»

Тем временем за угловым столиком китайского ресторана, разместив перед собой шматы с салом, вязанки чеснока, бутыли с горилкой и целебными настоями, нарезав ароматного хуторского хлеба, безмятежно восседал Саватий Ничипорович. Время от времени потягивая из бутыля мутное содержимое, задушевно перебирая струны украинской бандуры, он тихо напевал:

– Сонце низенько, вечір близенько, Вийди до мене, моє серденько!

От нахлынувших воспоминаний скупая слеза скатилась по щеке Саватия Ничипоровича и, упав с длинного запорожского уса, растворилась в стакане с мутным содержимым целебного хуторского настоя.

Мысли вновь возвратили Саватия Ничипоровича в родные края, в тот особый, памятный украинский вечер, когда с ним и приключились удивительные события.

Июльский закат раскрасил небо в тёмно-синий цвет. С середины неба в окружении ярко вспыхнувших звёзд выглянул месяц. Величественная тишина опустилась на украинский хутор. Лишь из рощи черешен доносились раскаты соловья.

Под потолком небогато убранной украинской хаты свисали увесистые веники целебных трав и кореньев, на скамьях стройными шеренгами разместились разнокалиберные бутыли с лекарственными настоями и жбаны с чудодейственными отварами.

Перед открытым окном в свете лучины сидел Саватий Ничипорович, наслаждаясь красотой тихого украинского вечера, он задумчиво, как бы вспоминая свою неспокойную молодость, перебирал струны бандуры и напевал:

Со скошенных полей, из-за перелеска, ветер доносил вечернюю прохладу, смешанную с ароматами полевых трав и цветов.

– Дивный вечер! – размышлял Саватий Ничипорович, как вдруг в дверь постучали.

– Кого ещё там бис принёс! – прервал чудодейственное созерцание Саватий Ничипорович.

– Это я, Грицько! Откройте, Саватий Ничипорович! Меня к вам Опанасий Казимирович прислал! – кричал уже в дверях босоногий, лет тринадцати мальчуган со старческим лицом, в сильно заношенных штанах с помочью через плечо.

– А! Так это ты, Грицко! Заходи, малец! Приложу тебе лопух от падучей! Враз оживёшь! Ножки выпрямятся, шейка вытянется! Будешь скакать ясным соколом! – обнадеживающе приветствовал Саватий Ничипорович парнишку.

– Огромное вам спасибо, Саватий Ничипорович, за заботы ваши! Перестал я хромать на левую ногу! Как рукой сняло после настоев да кореньев ваших! Только вот почему-то на правую ногу стал припадать и правая рука почти не сгибается! Еле до вас доковылял! – простонал мальчуган, входя в дом.