Елена Сантьяго - Летящая по волнам

«Все прошло, – ожесточенно думал он, – все ведь прошло! Я выжил, а он мертв и похоронен!»

Уильям споткнулся о камень и только сейчас заметил, что отошел от мельницы и направляется к усадьбе. Строительную площадку обнесли лесами, на которых работали мастера. Третий этаж рос кирпичик за кирпичиком. Когда он будет готов, строение непременно станет похоже на прежний дом: элегантное здание в греческом стиле с белой штукатуркой, с колоннами, поддерживающими навес над верандой, обращенной к морю, и защищенный от ветров внутренний дворик.

До окончания строительства Уильям вместе с сестрой жил в одном из бараков для работников. Совсем как много лет назад, в раннем детстве, когда они прибыли вместе с родителями на этот остров из Англии. Тогда первые плантаторы в поте лица расчистили несколько наделов, а капитал, заработанный выращиванием сахарного тростника, еще никому и не снился. В те времена они жили в рубленом доме, спали в гамаках, чтобы не кусали красные муравьи, которые валом валили из джунглей. Чтобы разогнать тучи москитов, разводили по ночам дымные костры, выедавшие глаза.

Уильям не испытывал неудобств, ночуя в хижине, – его угнетало то, как тяжело от этого страдает Анна. После ужасных событий последнего года его сестра очень изменилась. Она стала замкнутой, молча сидела почти весь день и притворялась, будто вяжет или читает, хотя на самом деле размышляла и смотрела в пустоту. Она переживала смерть матери еще тяжелее, чем он. Уильям изо дня в день мог хотя бы отвлекаться на бесконечную работу.

Элизабет часто наведывалась в Саммер-хилл, чтобы навестить Анну. Но и ее визиты скоро закончатся, ведь они с Дунканом завтра уезжают и, наверное, больше никогда сюда не вернутся. Они хотели уплыть еще в январе, но из-за внезапной болезни Фелисити отъезд пришлось отложить.

Уильям радовался, когда Элизабет вынуждена была остаться здесь еще ненадолго. Он надеялся, что ее визиты помогут Анне прийти в себя. Однако состояние его сестры существенно не улучшалось. Постепенно Уильям начал думать о том, сможет ли она вообще избавиться от хандры.

Подойдя к хижине, Уильям заметил, что Анна, как обычно, сидит в своем кресле перед домом в тени фигового дерева. Обнаженные корни словно ширмой отгораживали его сестру от надоедливых взглядов. Подойдя, Уильям заметил, что вязанье лежало у Анны на коленях, но она не смотрела на него.

– Ты уже обедала? – спросил он в очередной безрезультатной попытке завязать разговор, хотя было очевидно, что Анна не желала ничего, кроме покоя.

– Селия что-нибудь мне принесет. Наверняка она сейчас придет.

В тихом голосе и выражении худощавого лица читалось безразличие. Аккуратно расчесанные и разделенные на пробор волосы были уложены по бокам в круглые «улитки», наглаженное платье и туфли из нежнейшего сафьяна служили доказательством того, что Анна все держала под контролем. Если бы она плакала, жаловалась или горевала о смерти матери, Уильяму было бы легче с этим справиться. А так он столкнулся с идеальным фасадом и полной душевной опустошенностью.

Пока Уильям раздумывал над следующим вопросом (не слишком ли жарко сестре на полуденном солнце и не знает ли она, когда к ним заглянет попрощаться Элизабет), появилась Селия. Она быстро и решительно шла со стороны кухни – единственного здания, которое уцелело после пожара.

– А вот и Селия с моим обедом, – сказала Анна.

Она отложила рукоделье в сторону, чтобы служанка могла поставить поднос с едой ей на колени.

– Жареная рыба с тыквой и лимонад, – произнесла Селия. – Попробуйте, леди Анна.

Хозяйка даже не взглянула на нее.

– Большое спасибо за твои старания, Селия. Что бы я без тебя делала? Может, и Уильям хотел бы чего-нибудь поесть? Для него что-нибудь осталось?

Уильям почувствовал, что на самом деле сестра хотела сказать: «Не стой здесь как истукан и не смотри на меня так!» Ее напряженные плечи свидетельствовали о том, что появление брата загнало ее в угол. А ведь он ничего не требовал от сестры, еще много недель назад оставив попытки расшевелить ее. Поначалу Уильям ободрял Анну, предлагая ей покататься верхом или позаботиться о больных работниках, чем его сестра прежде занималась, или отправиться в экипаже в Бриджтаун и навестить Элизабет. На все предложения Анна лишь едва заметно кивала, а иногда давала ничего не значащие ответы: «Да, наверное, скоро я так и поступлю». И, конечно, ничего не делала.

– Для милорда у меня на плите есть рагу из ягненка, – ответила Селия.

Молодая мулатка в ожидании застыла у дерева. На ней было обычное серое хлопчатобумажное платье без рукавов, подвязанное на талии веревкой. Темные кудрявые волосы она заплела в тугую косу на затылке. Носить чепчик Селия отказывалась из-за зноя, к тому же на кухне было еще жарче, чем снаружи. У мулатки было пропорциональное лицо, кожа цвета корицы и дикого меда и слегка раскосые глаза светло-янтарного оттенка. Она всегда ходила босиком, и вид ее изящных лодыжек и худых рук немного возбуждал Уильяма.

Он не мог бы сказать, когда именно стал воспринимать Селию как женщину. Возможно, после той ночи, когда она убила Гарольда Данмора – своего родного отца. С тех пор эта мулатка иногда казалась Уильяму совершенно чужой, словно он никогда не был с ней знаком. Было в ее лице и осанке нечто такое, от чего девушка казалась одновременно дикой и благородной, словно богиня мести из языческих мифов. Уильям давно замечал в ней нечто эдакое. Иногда в глазах Селии вспыхивали искорки, словно отблески далеких зарниц, и в эти моменты он спрашивал себя: может, так было всегда?

Уильям не разговаривал с ней о событиях той кровавой ночи. Ему казалось, что Селия, как и его сестра, хочет запереть прошлое внутри себя и больше никогда к нему не возвращаться. Однако, в отличие от Анны, мулатка вела привычную повседневную жизнь. Селия вставала с первыми петухами, готовила еду для работников, а также для Уильяма и Анны, прибирала в хижине и лечила больных собственноручно приготовленными лекарствами. В солнечные дни она сопровождала хозяина и его сестру в Сент-Джеймс на мессу. Тогда Селия надевала свое лучшее платье из голубого набивного ситца и подаренные Анной поношенные туфли, которые после возвращения домой сразу же снимала. По традиции во время посещения церкви мулатка прятала волосы под чепчик, который прикрывал и часть ее лица. Она держалась позади, чтобы как можно меньше привлекать к себе внимание. Любопытство и страсть к сенсациям со временем сошли на нет. Хотя кое-какие слухи все еще ходили: все знали, что Селия была дочерью сумасшедшего Гарольда Данмора и чернокожей рабыни и что она собственноручно вонзила кинжал ему в грудь, чтобы спасти Анну – свою хозяйку.