Джоан Друэтт - Остров затерянных душ

«К щиту я также прикрепил бутылку с запиской, в которой сообщалось, где нас искать, и давались кое-какие инструкции по прохождению гавани, – пишет Масгрейв. – На тот случай, если у заметивших знак не будет возможности послать лодку к берегу за бутылкой, буква «N» укажет им направление, и, когда они обогнут мыс, мы их увидим и я доберусь до корабля как можно скорее».

Впрочем, уже через несколько дней вернулось осознание того, что даже самые бесстрашные китобои едва ли появятся у островов раньше октября – начала субантарктической весны, и отшельников вновь охватило уныние.

«День становится все короче, – записал Масгрейв 10 апреля, – нас ждет долгая мрачная зима с ее штормами без малейшей надежды вырваться отсюда. Как оставленные мною мои дорогие смогут справиться с нуждой, в которую я их вверг своим безрассудством и самонадеянностью, я боюсь даже думать. – В волнении разбрызгивая чернила из тюленьей крови, он восклицает: – Боже! Если бы только они были здесь со мной, насколько я был бы более счастлив, чем сейчас. Ведь у меня есть хорошее жилище и сколько угодно еды. И я бы тогда знал, по крайней мере, что все эти блага есть и у них, а так я не представляю, до какой степени доходят их лишения».

Эпигуайтт и вправду стал уютным жилищем, потому что в конце концов дом был полностью обшит соломой. То была очень утомительно долгая работа, причем весьма трудоемкая, поскольку в большой степени зависела от погоды, так как нельзя было привязывать солому к стенам под проливным дождем или при сильном ветре. И только в воскресенье, 27 марта, через два месяца после начала работы, Масгрейв смог с радостью записать в своем журнале, что они наконец закончили обшивку стен дома.

«Было израсходовано 5000 вязанок соломы весом фунт каждая, – сообщает он. – Таким образом, общий вес соломы на стенах дома составляет около двух тонн с четвертью».

Крышу они не стали крыть соломой, ограничившись двумя слоями парусины, что не сказалось на конечном результате, который он характеризует так: «Довольно тепло и уютно».

Они очень вовремя управились, потому что погода сильно испортилась как раз с того дня. Бури сменяли одна другую, сопровождаясь громом, молниями и внезапно оглушающими лавинами, когда целые скалы обрушивались – яростный прибой расшатывал их каменные основания. В глубине острова также происходили обвалы, целые склоны сползали под натиском потоков дождя и тяжестью снега. Тревожась за свой дом, отшельники радовались, что построили его на вершине холма – слава Богу! Лес вокруг Эпигуайтта был быстро сведен на дрова, однако между домом и берегом они предусмотрительно оставили полосу деревьев, которая прикрывала бы их шелестящий, трепещущий соломой дом от сильных, непрерывно дующих ветров.

«Ураганный ветер тряс, гнул, корежил деревья, срывая с них листву, которой не хватало цепкости удержаться на ветвях, и гнал облака изодранных, иссушенных листьев в сторону гавани, покрывая ими воду», – пишет Райналь.

Порой ветер так высоко и сильно швырял брызги прибоя, что обитатели Эпигуайтта слышали, как они осыпают их парусиновую крышу.

Дополняя рев бури, громовые раскаты и треск ломающихся ветвей, издали доносился жуткий и непонятный вой, напоминающий собачий лай. Поначалу мужчины думали, что это, возможно, как-то странно свистит ветер, но бушующая буря не позволяла проверить их предположение. Однако к 12 апреля запас свежего мяса подошел к концу, и им пришлось выйти из дома, несмотря на ужасную погоду.

Первыми ушли Алик и Энри, но, пока Райналь и Масгрейв собирались выйти за ними следом, вбежал запыхавшийся Энри.

– Собаки! – выдохнул он. – Два пса на берегу!

– Что? – воскликнули они.

Поначалу повар-португалец не мог говорить дальше, восстанавливая дыхание. Затем он описал, что видел.

«Одна собака – хорошая овчарка, – записал Райналь. – Белая с черным длинным лохматым хвостом. Другая, поменьше, похожа на смесь бульдога с мастифом».

Алик остался на берегу, чтобы приглядывать за ними и пытаться подманить их поближе, если получится. Схватив веревку и кусок солонины для приманки, Райналь и Масгрейв поспешили вслед за Энри, но к тому времени, когда они пришли на берег, собак там уже не было. Алик сообщил товарищам, что пытался подкрасться к ним ближе, но, как только он зашевелился, они скрылись среди деревьев.

Мужчины были страшно расстроены и подавлены. Кроме того, что собаки могли бы стать им хорошими компаньонами, они после обучения существенно облегчили бы им охоту.

«Я видел их следы, – пишет Масгрейв, – и меня радует то, что они видели собак. Судя по тому, как их описали парни, я думаю, это были овчарки».

Неподалеку мужчины обнаружили труп детеныша тюленя, вероятно убитого собаками. Потом они еще не раз слышали их лай вдали, но на глаза они больше так и не попадались. Кроме того, хотя они много раз видели следы свиней, самих свиней они также не встречали. Создавалось впечатление, что и собаки, и свиньи старательно обходили стороной Эпигуайтт и его обитателей, как будто, подобно морским львам на острове Восьмерка, в потерпевших крушение они увидели своих врагов.

«Воскресенье, 1 мая 1864 года, – пишет капитан Масгрейв. – Очередной месяц нашего заточения начинается дурной погодой».

Предыдущие три дня были отмечены ужасающим штормом с чудовищными шквалами, градом и дождем, но перед этим погода стояла достаточно ясная, чтобы охотники смогли посетить остров Восьмерка, который к тому времени, похоже, остался единственным местом, где собирались морские львы.

Им снова пришлось иметь дело с Королем, но он за это время успел привыкнуть к людям до такой степени, что между ними сложился своего рода негласный договор. Если они не трогали его и его гарем, атакуя другие группы морских львов, он на них не нападал, а только лишь презрительно наблюдал за пришельцами, в то время как его жены и молодняк удирали и прятались в воде либо в кустах. Алик, Энри и Джордж тоже стали относиться к нему спокойно и даже чрезмерно безбоязненно, по мнению капитана Масгрейва, который слышал, хотя и не непосредственно, что парни дразнили старика.

Заметив, что Король не любит нырять в воду, когда его шкура была сухой, они довели его до того, что он нехотя спустился к краю воды. Там он, однако, остановился и принялся лениво почесываться. Они продолжали донимать его, пытаясь заставить плюхнуться в воду, но он победил в этом психологическом противостоянии, чем Масгрейв был весьма удовлетворен. Он не желал беспокоить тюленей на острове Восьмерка без крайней необходимости, и в его журнале появилась запись относительно охоты: «Поскольку меня тогда там не было, я полагаю, парни хотели немного развлечься, что стоило бы им выговора, если бы я там присутствовал».