Джоан Друэтт - Остров затерянных душ

Райналь, весь в ушибах и насквозь промокший, шатаясь, поднялся на ноги, с трудом добрался по наклоненной палубе до кормы и снова ухватился за румпель. Алик стоял, вцепившись в мачту. Масгрейв взбирался по сходному трапу, а оба матроса, которые в то время были не на дежурстве, спотыкаясь и оскальзываясь, выходили из носового кубрика. С большим трудом Масгрейв, Алик, Энри и Джордж убрали парус, пока Райналь боролся с румпелем, упрямо приводя шхуну к ветру [8]. Затем его сменил Масгрейв, а француз с остальными полез в трюм, где все свалилось кучей на правый борт, временно ставший дном шхуны. Если бы железный балласт не удерживал на месте надежный настил, «Графтон» бы опрокинулся и пошел ко дну.

Шум стоял оглушительный: волны грохотали всего в нескольких дюймах от их ушей, а десять тонн песчаника ворочались и перекатывались с ужасающим стуком. Райналь и трое матросов принялись возвращать на место неподатливые блоки, бочки и мешки с намокшей солью. К тому времени, когда им удалось вернуть шхуну в прямо стоящее положение, уже занимался новый день. Поднявшись на палубу, где Масгрейв сизо-белыми от холода руками мертвой хваткой сжимал румпель, они буквально валились с ног от изнеможения.

Буря продолжала неистовствовать. Возможность снова поднять паруса появилась у них только 21 ноября. В тот день они также смогли разжечь огонь в печи на камбузе [9]. Небо было сплошь затянуто тучами, и повсюду вокруг них киты выбрасывали фонтаны воды – грозный признак надвигающейся бури. Но хотя бы пока было тихо. Когда Масгрейв в полдень приступил к определению их местоположения, оказалось, что буря снесла их с курса более чем на сто пятьдесят миль. До 30 ноября они не встретили никакой суши, а в тот день заметили ее сквозь сгущающийся туман, ставший вскоре настолько плотным, что с одного конца маленькой шхуны не было видно противоположного. В ту ночь, ожидая рассвет, они лежали в дрейфе с подобранным парусом. Наконец взошло солнце и туман рассеялся. Но острова Кэмпбелл нигде не было видно.

Повернув, шхуна легла на нужный курс, приближаясь к цели своего плавания с запада. Когда солнце поднялось выше в бледно-голубом небе, из моря, словно часовые, встали высокие, похожие на колонны скалы. Некоторые из них были настолько искорежены под воздействием ветра и волн, что приобрели странные, почти пугающие формы. Вокруг их вершин с криками носились стаи фрегатов, а у подножий кипел белопенный прибой. Позади прибрежных скал вздымались не меньше чем на тысячу футов вселяющие благоговейный трепет горы; их красноватые утесы блестели черным там, где сбегали потоки воды, а внизу на них яростно набрасывались волны. На узких террасах толпились колонии альбатросов, время от времени поднимавшихся большими стаями в воздух, закрывая небо своими распростертыми крыльями. В круто спускающихся оврагах виднелась редкая чахлая растительность бурого цвета; немногочисленный кустарник, сумевший выжить при круглогодичных низких температурах, был плоско прижат к поверхности постоянным сильным ветром.

Если налетит западный ветер, то они, находясь у наветренного берега, окажутся в опасном положении: «Графтон» может быть выброшен на скалы, и от него останется лишь куча обломков на волнах. Масгрейв обогнул крупный мыс и повел корабль вдоль южного берега острова, где за иссеченными отвесными утесами показалась цепь из шести высоких пиков, а из воды встало еще больше скалистых столбов. Наконец на рассвете 2 декабря они повернули на северо-восток и под громкие крики птиц пошли вдоль обрывистого известнякового берега, покрытого полосами лишайника. Вот что сообщает Франсуа Райналь:

«Одиннадцать часов утра. Бросили якорь на глубине в пять фатомов на входе в бухту». Это была гавань Персеверанс, и перед ними открылась неожиданно приятная картина. Испещренные белыми полосами камни тут и там проглядывали сквозь траву, которая пучками покрывала серовато-коричневые склоны, волнообразно поднимавшиеся к багрово-коричневому предгорью. Вдали возвышался сверкающий в ярком солнечном свете одиночный пик пирамидальной формы. Было тепло, причем настолько, что Райналь предположил, что тюлени, которые должны были бы обитать здесь, покинули пляж в поисках тени.

«Как только были убраны паруса, мы с Масгрейвом сошли на берег», – записал он. Но и среди низкорослого кустарника тюленей тоже не оказалось.

Оба компаньона приступили к поискам пресловутой серебросодержащей руды олова на рассвете следующего дня. Потребовалось совсем немного времени, чтобы они поняли, что дело будет совсем не таким простым, как им рисовал Сарпи.

«Не единожды нам приходилось ложиться наземь и проползать под лианами», – написал Райналь о том, как они вошли в заросшую кустарником равнину.

Как бы то ни было, им удалось добраться до пирамидальной горы, которую они окрестили Куполом. Они вскарабкались на ее вершину, и оттуда их взорам открылся величественный вид на запад – на большой залив, отмеченный на карте как гавань Монумент. Спустившись по западному склону горы, мужчины дошли до вершины скалы, нависающей над этой бухтой, и немного постояли там, созерцая всклокоченный океан, почти непрерывно обнимающий всю планету.

Тюленей на берегу они так и не увидели, но заметили пару морских львов. На всем длинном переходе, который они с трудом преодолели, им не удалось найти ничего похожего на серебросодержащую руду. Единственное, что они обрели, так это волчий аппетит. Масгрейв и Райналь разожгли костер, вскипятили воду в походном котелке и позавтракали.

На следующее утро Райналь проснулся в горячке, а к ночи начал бредить. Болезнь, вынудившая его оставить прииски, вернулась, и следующие три недели он был настолько плох, что Масгрейв, будучи уверенным в его скорой смерти, выкопал для него могилу. Райналь приписал рецидив перемене климата и непривычным нагрузкам, но свою роль, должно быть, сыграло и крушение его радужных надежд. Пока он был прикован к постели, Масгрейв вместе с Аликом продолжил поиски месторождения олова, но безо всякого успеха.

«Они его пропустили или же здесь нет ничего подобного?» – позже размышлял Райналь. «Я не знаю», – признавался он, однако, скорее всего, негласно допускал, что второй вариант более вероятен.

Вскоре подтвердились их наихудшие опасения. Единственное, что им теперь оставалось, – это придумать какое-нибудь оправдание предпринятой экспедиции. Лучшим выходом была охота на тюленей ради шкур и ворвани – жидкого жира, вытапливаемого из подкожного сала, но морских котиков по-прежнему нигде не было видно, да и морские львы встречались крайне редко. Вину за это можно было смело возложить на зверобоев прошлого. В течение считаных недель после того, как в Сиднее было объявлено об открытии острова в 1810 году, на нем высадились сотни алчных, отчаянных охотников, которые хищнически убивали всякого попавшегося на их пути тюленя, вплоть до самых маленьких. Популяции различных видов тюленей на острове Кэмпбелл никогда не были особо многочисленными, но первые два десятилетия девятнадцатого столетия были отмечены массовым истреблением животных. Здесь, в Южном полушарии, ненасытные банды без колебаний выбивали подчистую даже самые малые стада. В результате за три года популяции морских котиков оказались на грани исчезновения. Через пятьдесят лет после того, как зверобои сделали свое дело и покинули остров, надежды приплывших на «Графтоне» добыть тюленей были так же тщетны, как и поиски серебросодержащей руды.