Рафаэль Мухамадеев - Ловушка для Дюпюитрена

Испугавшись звуков незнакомого голоса, наездница резко дернулась, спрыгивая на скаку на пол. Раздался звук сломанного свежего огурца, и Зевакин дико заорал:

– А! Мама! Сломался! Ах! Ох! Сломала, сука! Я же предупреждал!

– Извините, извините, – оправдываясь, зашептала медсестра, – я перепутала. Не специально! Тише! Тише! Раньше на этом месте койка Умрилова всегда стояла. Он у нас в коме уже давно. Ах, как же я перепутала?

– Сестра, врача! – взмолился бедолага, опущенный с райских высот на грешную землю. – К вам только попади – залечите! – плаксиво пожаловался он, получив наглядное подтверждение недавним мыслям.

– Что за шум? – громко спросил вошедший врач, включая верхний свет в палате. – Опять за старое, Писякина? – не удивившись, потребовал он ответа.

– Безякина я, Григорий Абрамович, – пискнула медсестра, одергивая халатик на крутых бедрах.

– Нимфоманка ты старая! – ворчливо заметил доктор. – Что тебе дежурного персонала не хватает? На хрен ты больных до смерти трахаешь? Забыла уже, как в прошлом году тебя еле-еле отмазали? У тебя же за жопой больше крестов, чем у меня после операций.

Все! Докладную пишу главному.

– Ребята, ребята, – слабеющим голосом воззвал Зевакин, – истекаю, кажется!

– О, очнулся, старичок?! Ну-ка, покажи, что ты в руках прячешь? Ух-х, б-б-б! – ужаснулся он. – Ну, все, Пизяева, конец тебе! Настоящий! На хрен ты ему сломала?

– Безякина я! Не специально, Григорий Абрамович! – захныкала женщина. – Он сам меня до смерти напугал, чуть не описалась! Прямо на рабочем месте.

Я же думала это вон тот, Умрилов – коматозный, – указала она пальцем на соседнюю койку. – Их местами, наверное, поменяли во время прошлого дежурства, когда много новеньких поступило. Умрилов раньше никогда признаков жизни не подавал, даже глаз не открывал, не то что рот.

А тут, вдруг слышу, орет прямо подо мной! Извивается, как слоновий хобот! А?! Очнулся, думаю, ожил! Вылечили мы его, наконец! Надо, думаю, на вооружение взять! Ну, я и соскочила! Да вот слишком резко. В противоход попала!

Ха-ха-ха! Рассказать девчонкам, засмеют!

– Расскажи, расскажи! Мы тебе так расскажем! Еще про нас расскажи.

Ты хоть кровь у него на венерические болезни взяла? А вдруг он заразный? Вся больница тогда сляжет. О нас подумала? Лечить же больных некому будет!

Ты вообще, каким местом думаешь, а?

– Ах, – вновь тихо простонал пассивно пострадавший, – спасите! Я не заразный!

– Да не ной ты! Сейчас зашьем. Первый раз что ли?! Так! Готовим операционную, зови анестезиолога, – профессионально стал намечать Григорий Абрамович план мероприятий. – Постой! Куда убегаешь с места преступления? Хотя бы перевяжи травмированного пациента для начала.

Усмехнувшись, он одобрительно покачал головой:

– Как ты это только делаешь Пистяева, а?

Ха-а! Пацанам в бане расскажу, уссутся!

Стой! Сделай инъекцию обезболивающего средства! Всему учить тебя что ли? Divinum opus sedare dolorem, – продекламировал он латинское выражение, назидательно воздев к небу палец. И тут же огласил перевод: – Успокаивать боль божеское дело.

Медсестра торопливо убежала в процедурный кабинет.

– А коечку давай назад перекатим к окошку, – трудился дежурный врач, разговаривая сам с собой. – Сегодня массовое поступление травмированных пациентов идет. На Южном кладбище, говорят, что-то произошло!

Не приведи господь, еще кто-нибудь из наших перепутает!

Эскулапы дружно суетились, занимаясь профессиональными обязанностями. Перевязали, сделали уколы, вскоре куда-то покатили Зевакина. Перед глазами у него все вокруг закрутилось, поплыло в неведомые дали.

– Женечка! Берегись! – откуда-то сквозь плотный серый туман послышался лебединый клик супруги. – Беги! Беги скорей отсюда! Залечат!

Зевакин хотел бы убежать, но сильная боль в паху сковывала движения. Руки онемели и не слушались. Голова кружилась, предметы перед глазами как-то странно искривлялись, просвечивали насквозь, медленно уплывали из поля зрения.

– На! На! На! Получай, падла! – слышались чьи-то жестокие голоса. Каждое пожелание тут же сопровождалось усилением болевых ощущений в паху. Били свирепо и все время в одно и то же место. Бах! Бах! Бах!

– За что? – взмолился бедняга, не успевая уклоняться от ударов. – Да что же это такое?

Один и тот же орган может служить источником наслаждения и величайшего страдания.

– Что, поживиться захотел за наш счет? – ядовито произнес женский голос, принадлежавший дочери покойника с Южного кладбища, которая теперь почему-то была в белом халате медсестры. Сильная боль острыми когтями цапнула пораженный орган.

Сквозь застилавший глаза туман Зевакин силился разглядеть всех нападавших. Ужасно болела и кружилась голова. Во рту пересохло. Подступила тошнота.

– Я и не думал, – прошептал он, с трудом перекатывая языком сухой песок пустыни.

– Ха-ха-ха! Он и не думал, – захохотал чей-то незнакомый мужской голос. – А кто свою жену ко мне подослал, а? – и новый импульс сверлящей боли от паха до горла прострелил тело бедняги. – Думаешь, мы не догадались, что она из спецслужбы?! Но ничего, прикрыли меня. Подстраховали.

Давно сваливать надо было! Обязательства, обязательства! Крутили мной, заграничные черти, как блядью. За грешки мои старые в Югославии. В большой игре участвовал.

А я на покой хотел. Не пожил ведь совсем по-человечески. Прятался. Шифровался. Денег – миллионы! А пойди – потрать!

– Папаша!? – удивленно произнесла медсестра. – Ты-то здесь откуда? Ты же из окна выпрыгнул! Сам, заметь! Мы тебя на Южном уже похоронили. Помянули хорошо! Вспрыснули.

– Ха-ха-ха! Рано помянули. Всем стоять! – прикрикнул мужчина. – А тебе лежать! – повелел Зевакину. – Ни с места!

Зевакин с огромным трудом приоткрыл веки и воочию увидел покойника в саване. От испуга прикрыл глаза и попрощался с белым светом. Вновь открыл и рассмотрел, что это давешний врач, но почему-то с пистолетом в руке.

– Поторопились похоронить! Я специально так все устроил, чтобы выяснить, кто же еще за мной травлю устроил. Ходили-топали.

Обложили со всех сторон!

Вот за это и положу сейчас всех вместе! Разучитесь топать! – зловеще пообещал врач, деловито прикручивая глушитель на дуло огромного пистолета.

– О-ох! – тяжело вздохнул Зевакин. Сердце бешено трепыхалось под горлом, хреново ныло в паху. Болела нога, подвешенная на вытяжке. Новые непривычные ощущения заставили непроизвольно потянуться рукой к очагу поражения. – М-м, – замычал он от боли, неосторожно прикоснувшись к забинтованной до самой маковки своей пизанской башни. – Живой! Зашили! – обрадовался. – Ха-ха! – приснилось все! Дьявольское сборище. Врач-убийца с пистолетом, мордоворот со своей змеищей – сестрой милосердия. Даже во сне преследуют! Такие кого хочешь залечат! Ура! Живой!