Максим Удинский - Эпоха весны

© Максим Удинский, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Здравствуй. Рад видеть тебя, – продавец направился к вошедшему Роману. – Я уже думал, что ты переехал куда-то поближе к морю.

– Нет, – Роман сдержано пожал протянутую руку. – Вы же меня знаете. Я от сюда никуда не хочу уезжать.

– Молодец, – кивнул тот. – А твой отец мне часто говорил, что его сынок свалит из нашего сонного мешка.

– Ну, не такой уж сонный, этот мешок, – возразил Роман, улыбнувшись. – Каждую неделю ловят каких-нибудь террористов.

– О, что же я тебя здесь держу? Пойдем в кабинет, расскажешь все там, – продавец сделал жест помощнице, сидевшей у кассы – «замени меня на время».

Кабинет был обставлен старомодно как для Романа – ему не особо нравились кичливые кресла и старая абстрактная мазня, названная «картинами». Но хозяин, пожилой и добродушный Павлов, чувствовал себя здесь комфортно. Здесь даже нашло свое место красное знамя в цилиндрическом прозрачном боксе, Павлов когда-то рассказал, что это – реликвия его прапрадеда, бывшего членом могущественного партийного клана, некогда правившего большой империей. Роман даже поинтересовался, сколько такая вещь может стоить на аукционе. Павлов обиделся тогда, объявив, что эта семейная реликвия бесценна.

Роман присел в самое скромное кресло (оно по крайней мере не норовило начать массаж спины или не вовремя подогреть седалище). Павлов, бодро вытащил на свет темную объемистую бутылку, и сказал:

– А ты давно ко мне не заходил. Всё заботы и дела?

– Да, – кивнул Роман. В мыслях он торопливо собирал в одну кучу все, о чем сегодня хотел поговорить с Павловым.

– Как жена? Как твои проекты? – учтиво поинтересовался Павлов, разливая в высокие бокалы темную жидкость.

– Жена? Ира? – переспросил Роман. – Ну, знаете, она ведь старомодная…

– Что? – спросил удивленно Павлов. – Синдром измены? Ушла?

– Оно, – кивнул Роман. – Я ведь несколько месяцев пытался ее подготовить, а всё без толку. – Он автоматически принял стакан в руки. – А ведь она сначала ничего даже не имела против. Я успел ее и с Аней познакомить, дурак думал, что они уже и подружились.

– Ну, ничего, крепись, – Павлов ободряюще поднял бокал. То же сделал и Роман.

Быстро опустошив свой, Роман сказал:

– Вы ведь вчетверо старше меня. Скажите, почему многие из них подвержены этому синдрому?

– Ну, что ж тут удивительного, – Павлов присел в соседнее кресло. – Ведь не всех же воспитывали прогрессивно. – После этих слов он хрипло засмеялся. – Но ты не волнуйся. Лет через двадцать никто не будет считать изменой то, что еще считают. Это даже юридическим предлогом для разводов уже не бывает. Роман, ты знаешь, сколько за последний год было заключено тройственных, четверных браков или слияний обычных семей?

Роман пожал плечами, ему не хотелось ждать двадцать лет, пока его первая жена «поумнеет» и с ней можно будет спокойно, без скандалов, поговорить о тройственной семье. Его больше волновало, как излечить ее от синдрома измены сейчас.

– Так вот – сорок тысяч случаев и это только за год после принятия нового семейного кодекса. Ты понимаешь, насколько все эти новшества выгодны и с экономической и с практической точки зрения?

– Скажите это тем, кто своих жен за одно упоминание об этом готов убить. Да и церковь прямо в ярости. Ведь в суд теперь не пожалуешься. А протесты разгоняются в два счета.

– Это пройдет, – успокоил его Павлов. – Новое всегда часто воспринимается враждебно. Хотя, какое же это новое, мы просто вытянули из подполья то, что и так уже существовало. Многие этого хотели, просто стыдились признаться открыто.

Роман сдержано кивнул. Павлов наполнил бокалы по новой, и спросил:

– Ну а проекты как? Есть чем похвастаться?

– Канис-10 и Канис-23 дали потомство, вполне жизнеспособное, – проговорил Роман. – Начальство довольно результатами.

– Поздравляю, значит, твоих зверюшек будут разводить там, – Павлов указал на потолок.

– Надеюсь, пусть хоть они побывают в космосе.

Павлов снова добродушно засмеялся:

– Да, нечасто увидишь такого сентиментального генного конструктора как ты, Роман.

– Спасибо, – Роман никогда не обижался на Павлова, если тому хотелось резко пошутить или сказать что-то не к месту. – Вы… мне нужна ваша помощь. Особая помощь…

– Так, – тон Павлова сразу посерьезнел. – Понятно. Раз уж ты пришел то значит, все решил твердо, – полуутвердительно произнес он.

– Ну, я думаю – да, – заволновался Роман.

– Эх… – Павлов отставил на стол бокал. – Все-таки хочешь ее… вылечить?

– Я ее, наверное… – осторожно сказал Роман. – Помогите мне ее… образумить.

– Понятно, – остановил его слова Павлов. – Тебе сколько лет, Рома? Двадцать три? Ты не боишься загреметь на такой же срок куда-нибудь в Антарктиду?

– Но ведь я хочу ей добра, – Роман смотрел куда-то в пол. – Я ее, наверное, люблю.

– Любишь? Ты второй жене, Анне, говорил, что собираешься предпринять? – довольно холодно спросил Павлов.

– Нет, она бы не одобрила.

– Роман, я бы на твоем месте просто дал бы Ирине развод. Успокоился и жил бы дальше. То, что ты просишь – опасно для вас всех.

– Но вы ведь можете мне помочь, – Роман побледнел, сдерживая эмоции. – Она на третьем месяце. И я хочу, чтобы этот ребенок родился в моей семье. Понимаете? В моей!

Павлов несколько секунд молчал, смотря на Романа, и что-то прикидывал в уме.

– Какой же ты наивный, – сказал хозяин кабинета и сел за широкий канцелярский стол. – Ты же понимаешь, что за все эти слова я спокойно могу вызвать полицию, и тебя отвезут в Комитет Морали.

– Понимаю. Но вы ведь помните об обещании.

– Сопляк! Ты еще и эгоист, оказывается! Я удивляюсь, как у тебя хватило наглости так использовать обещание, которое я даже не тебе давал! – Павлов в ярости стукнул кулаком по столешнице. – Это отец твой его заслужил, а не ты!

– Но оно ведь перешло ко мне по наследству, – мрачно ответил Роман. – Вы все еще обязаны ему, а теперь помогите мне и все, вы будете чисты.

Павлов быстро остыл, он ведь понимал, что Роман говорит чистую правду.

– Я уже жалею, что твой папаша помог мне тогда, – Павлов несколько раз сжал и разжал кулаки.

– Не тревожьте его прах, – попросил Роман. – Просто сделайте то, что я прошу. Она ведь ничего не будет помнить. Никто кроме нас двоих не будет знать.

– Чтобы больше ты сюда никогда в жизни не приходил, – процедил Павлов. – Понял?

– Само собой, – кивнул Роман. – Как только Ирина вернется, мы подпишем тройственный договор и уедем.