Максим Мейстер - Виток клубка

Но потом, когда досада от неудачи прошла, в йоге проснулась гордость: «Все-таки я достиг! А дальше – дело техники…». Но «техники», видимо, не хватало. Отсюда и проистекало недовольство Муни собственным духовным прогрессом и выбранной практикой.

Вот и сегодня беспокойство, связанное со смертью отца Шанты и судьбой ученика, выводило ум йога из равновесия…

Шанта возвращался в деревню. Он не знал, что сделать в первую очередь: поразвлечься с друзьями или сначала собрать пожертвования для гуру. Шанта даже остановился посреди дороги, раздумывая как ему поступить. Он прислушался к себе и понял, что очень голоден. «Ну ладно», – решил он и весело пошел дальше, напевая любимые молитвы на мотив популярных деревенских песенок. Получалось забавно, хоть и на грани оскорбления.

Проходя мимо свинофермы, Шанта услышал дикий визг и с интересом забрался на свой наблюдательный пункт. Фермер резал свинью. Она вырывалась и визжала: не хотела умирать. Шанта с отвращением и удивлением смотрел на эту картину. «Неужели этот человек так глуп? Он даже, наверное, не понимает, что делает! – Шанта был взволнован. – Ведь с ним будут делать то же самое! Как можно не понимать – даже я понимаю, что любое действие откликнется с той же силой… Неужели он не понимает: страдания этой свиньи никуда не денутся, они не могут просто исчезнуть, они должны быть компенсированы, иначе нарушится порядок во Вселенной, как говорил мне учитель. Все должно быть уравновешено. И страдания этого существа, его страх, его агония, должны будут проявиться в страданиях, страхе и агонии того, кто стал их причиной. Причина создает следствие, а следствие несет в себе причину следующих действий. И этот круг необычайно сложно порвать. Но если нельзя порвать, зачем порождать следствия своими сегодняшними действиями, ведь эти следствия будут причиной следующих следствий… И если не возможно порвать… то надо действовать так, чтобы следствия были приятны и порождали причины, создающие приятные или нейтральные следствия?.. – Шанта запутался в своих мыслях, в которых были перемешаны наставления гуру и собственные измышления. – Но если у этого несчастного свинаря прошлая причина была в том, что сейчас он должен заниматься деятельностью, которая станет причиной его дальнейших мучений? Ведь он не может нарушить следствия, которые уже проявились в его теперешней деятельности, он должен их компенсировать. И при этом он создает следствия, которые в дальнейшем будут причиной его следующей деятельности. Он уже не может создавать благоприятные причины, он должен действовать так, что следствия его теперешней деятельности будут ужасными. И не может он действовать сейчас так, чтобы в будущем не страдать, потому что теперешняя деятельность зависит от прошлых причин, она просто следствие. Но когда-то ведь эта цепочка началась?»

Шанта так погрузился в размышления, что у него разболелась голова, и он чуть не свалился с дерева.

«Надо будет спросить учителя…», – решил он, спрыгивая вниз. Еще некоторое время отвратительная картина убийства мешала ему наслаждаться прогулкой, но вскоре Шанта избавился от неприятных переживаний и снова стал напевать, хотя теперь только грустные мелодии принимались сердцем. Муни часто учил своего ученика не обращать внимания на перипетии жизни. «Ведь это всего лишь иллюзия, – говорил он. – Стоит понять принцип, и она рассеется, цепочка кармы, самсара, прервется, и ты будешь свободен. Свободен и абсолютен, потому что ты и есть Абсолют». Все это Шанта легко усваивал, ведь он обучался уже не одну жизнь. Хотя что-то все-таки его не устраивало во всей этой философии… Он не понимал что. И успокаивал себя мыслями о то, что, конце концов, он просто служит гуру, который позаботится о нем. И такое положение Шанту в общем-то устраивало. Особенно если сравнивать его с положением того же свинаря или даже с положением самого благополучного жителя деревни… «Или даже князя, – размышлял Шанта. – Да и моего отца, который не самый несчастный человек на свете. Но теперь я бы не вернулся домой во дворец. Что я там потерял? Ни за что бы не променял свою набедренную повязку на все богатства моего отца!.. А когда он меня отправлял к Учителю, как я плакал и молил оставить… Ха! Ну и дурак же был!»

Шаг все ускорялся, и вскоре даже грустное настроение покинуло Шанту. Действительно, когда думаешь, что тебе повезло в жизни гораздо больше, чем другим, на душе становится легче. Вернее, на уме… В этом отношении Шанта недалеко ушел от обыкновенного материалиста.

Опять проходя поля и встретив пастуха («Вот и снова я, Горакша!»), Шанта вступил на главную улицу деревни Каматакша.

– Молодой господин! – окрикнули его в первом же доме. – Не проходите мимо. Сегодня такие замечательные пакоры получились!

При этих словах в животе Шанты заурчало (очень уж он любил жареные пакоры), но ему пришлось сказать:

– Нет, йог не должен услаждать язык!

А сам подумал: «Все равно гуру выбросит!»

На самом деле Шанта просто не хотел заходить ни в этот, ни в другой дом, куда его приглашали. Он стремился в один определенный дом, который посещался им последнее время столь часто, что кое-кто уже догадывался почему.

Шанта остановился у знакомых ворот. Задумался: «Интересно, сегодня тоже выйдет она?» Он не мог заходить сам и ждал, что кто-нибудь из хозяев заметит гостя.

Здесь жила обычная, довольно зажиточная и традиционно большая семья. Хозяин с одной женой и семеро детей. В доме также жила молодая служанка, сирота, взятая в дом больше из милости, чем по необходимости. Хозяин дома относился к ней как к члену семьи, но говорил, что, «мол, если найдется жених, то мы с женой заместо отца с матерью свадьбу справим, но приданое я не дам… Не могу! У меня родных дочек шесть штук! А вместо приданого пусть будет твоя красота». Девушка выросла и правда на редкость привлекательной. Фигура, лицо… Все было удивительно четких линий, а непоседливый, бойкий нрав, хоть и не считался большим достоинством, почему-то привлекал молодых людей. Но женихи не ломились толпой. Приданого не было, а красоту в карман не положишь. Да она к тому же имеет неприятное свойство исчезать с годами, тогда как капитал, наоборот, с годами растет… Не нашлось ни одного отца, готового отдать сына за бесприданницу, да еще и сироту.

Время шло, Мохини росла. Уже давно прошел наиболее подходящий для невесты возраст. Она стала задумываться о дальнейшей судьбе. Раздумья были тяжелы, а выбор – небогатым. Наконец она решилась (а хозяин одобрил выбор) стать куртизанкой и таким образом превратить свою красоту в капитал, который помог бы ей в будущем спокойно прожить старость. На заработки она ездила раза два в неделю. Благо, до ближайшего города было недалеко. Профессия Мохини уважения в деревне не прибавляла, но и не вызывала такого отчуждения, как профессия мясника или сборщика налогов. Большинство ее понимали, хотя и думали, что на ее месте выбрали бы смерть. Но хорошо так рассуждать, находясь на другом месте…