Максим Мейстер - Виток клубка

Шанте Мохини нравилась. Не то чтобы он нарушал какие-то обеты, до этого дело не доходило. Разве что в уме…

Он любил, чтобы подаяние выносила именно она. Сам же Шанта не мог не нравиться девушке. Он тоже был красив, но его красота была другого свойства. Красота монаха, чистая красота. Когда юноша ведет отреченный образ жизни, он обретает какую-то особую потенцию, своего рода свечение, исходящее от всего тела, и особенно от лица. Кожа Шанты была гладкая, загорелая. Он почти всегда носил только одну набедренную повязку. Глаза его были подвижны и, когда он разговаривал, будто бы искрились.

Красота же Мохини была обычной, просто телесной, той, которая уходит с годами.

Мохини всегда с радостью выносила Шанте пожертвование в виде простого риса и фруктов (хозяин знал о строгостях Муни), отнимая эту почетную обязанность у хозяйских дочек, которые жаловались отцу, но тот почему-то лишь посмеивался в ответ.

Она не имела никаких видов на Шанту (слишком уж велика была разница: она – сирота, торгующая собственным телом, а он – ученик известного святого и наследник богатейшего рода), но все равно кокетничала с ним. Скорее, просто по привычке.

Наконец Шанту заметили.

– Молодой господин! – раздался звонкий голос Мохини. – Вы сегодня рано. Я даже не успела надеть самое лучшее платье…

Шанта покраснел и ничего не ответил.

– Подождите немного. – Мохини выбежала из дома. Шутливо, нарушая приличия, выхватила у Шанты блюдо для подаяния и вновь скрылась, развеваясь легким и свободным сари.

Прошло немного времени (Шанте показалось, что целый час), и Мохини выскользнула вновь, держа наполненную отборными фруктами посудину.

– Мы пока ничего еще с утра не готовили. Не гневайтесь. Примите фрукты?..

– М-мм…

– Очень хорошие. Я сама отбирала.

Шанта взял блюдо. Он не отрываясь смотрел на девушку.

– Какой вы хорошенький, – вдруг сказала она и, смеясь, убежала в дом.

Шанта, оглушенный, пошел прочь. «Какое идиотское чувство! – думал он. – Почему какая-то глупость, сказанная одним человеком, воспринимается как глупость, а сказанная другим – будто ударяет мешком с мукой по голове?.. Самое смешное, наверное, я и в прошлых жизнях был дураком. Надо будет спросить учителя…»

Одними фруктами молодому человеку насытиться трудно, поэтому Шанта по дороге к тихому ашраму-под-деревом заглянул еще в несколько домов, собрав традиционного риса и немного тушеных баклажанов.

Шанта быстро возвращался, но не по своей тропинке, а по берегу реки – так он проголодался! Сегодня он уже много всего сделал: утром испытал потрясение при встрече с мертвецом, затем бегал за навозом, таскал его на себе, убирался на берегу, неоднократно купался, наблюдал за убиением свиньи, теперь вот сходил за едой… Шанта устал и проголодался. Ему не терпелось накормить гуру и поесть самому. Оставалось надеяться, что учитель не в глубокой медитации, и Шанте не придется голодать до вечера, а потом идти за свежей пищей.

Когда Шанта дошел до берега, к его большому облегчению Муни принимал дневное омовение, собираясь пообедать.

– А, вот и ты, – почему-то насмешливо сказал он. Казалось, будто йог прочитал на лице ученика все, что с ним произошло, и все его желания, что успели пронестись в молодом уме за целый день.

Муни сел под деревом.

Шанта почтительно протянул ему пальмовый лист, на который положил всего понемногу: риса, баклажанов, по одному фрукту каждого вида. Затем присел рядом, держа блюдо с остальной пищей и ожидая, не попросит ли гуру добавки.

Муни положил перед собой пальмовый лист и, сосредотачиваясь на Высшем, прочитал необходимые молитвы. Затем, смешивая рис с овощами, стал небольшими порциями отправлять пищу в рот, захватывая ее большим, средним и безымянным пальцами. («Есть нужно обязательно руками, – как-то объяснял Муни ученику. – Особенно еду, приятную на ощупь. Тогда чувство кожного осязания помогает правильному пищеварению и усвоению пищи. Кроме того, те, кого это интересует, могут получить больше удовольствия от самого процесса». )

Жевал Муни очень медленно – у Шанты уже половина внутренностей наполнилась желудочным соком! Наконец гуру отодвинул «тарелку», оставив на ней все фрукты и почти весь рис. Он прополоскал рот (Шанта, как только увидел, что гуру закончил прием пищи, принес воды) и вымыл руки и ноги.

Шанта набросился на еду, в первую очередь жадно собрав остатки с пальмового листа. Муни смотрел одобрительно. Но когда с тем же рвением ученик набросился на остальную пищу (тоже выложенную с блюда на два пальмовых листа), гуру прикрикнул:

– Ты куда-то торопишься? Немедленно прекрати глотать не жуя! Сколько раз повторять: ты съедаешь не то, что проглатываешь, а то, что усваиваешь! Многие думают – йог высохшее голодное создание, но это не так – мы просто правильно едим. Каждый кусок пищи содержит миллионы молекул праны, жизненной энергии, подобно тому, как воздух пронизан молекулами кислорода. И подобно тому, как кислород усваивается при тонком соприкосновении с капиллярами, так и прана из воды или пищи усваивается через нервные окончания зубов и языка. Необходимо тщательно обрабатывать каждый кусок пищи, подолгу держа его во рту. Вначале усердно пережевать… Выполняй! – Шанта стал медленно двигать челюстями. – Пока для них не останется работы. Затем, действуя языком, пропитывай каждый атом пищи слюной. Вот теперь начинается усвоение праны из пищи. Чувствуешь особый вкус такой простой пищи? Пока в пище остается хоть малая доля вкуса, там есть прана. Твоя задача получить ее.

Даже если не думать о важности пранического извлечения, все равно важно правильно съедать то, что посылается нам. Правильно пережеванная и пропитанная слюной пища усваивается гораздо лучше, чем те комки, которые ты стремишься набросать в себя. Что в них толку? Они забьют желудок, но, недостаточно обработанные, выйдут из него, лишь частично отдавая свою энергию телу. Я же усваиваю целиком почти все, что съедаю. Поэтому доволен горстью риса, а тебе мало целого блюда! Неужели ты думаешь, что духовная жизнь – это обжорство или голод? Или духовная практика означает забыть о теле? Нет! Забота о теле важна. Но не как о себе, а как об инструменте. Подобно тому, как мы кормим свою лошадь или смазываем колеса у телеги не для того, чтобы получить удовольствие, а для того, чтобы ездить…

…И даже если забыть о пране и заботе о теле, подумай, какое можно извлечь удовольствие из правильного питания! Именно питания , а не заглатывания. Даже из самой простой пищи можно извлечь совершенно особый вкус, несравнимый со вкусом просто набитого живота. Можно наслаждаться каждой рисинкой, перекатывая ее во рту и выделяя ее сущность (в конце концов, и она – часть Целого). После такого питания пропадает всякое желание есть некачественную, пережаренную или слишком острую пищу. Язык удовлетворяется сам по себе, без стимуляторов.