Робер Гольярд - Безобразная Эйвион, или Сон разума

Две девичьи головки, торчавшие из-под дырявого одеяла, испуганно заохали.

– Да-да, милые. А барон тогда осерчал очень: не мог он вину супружницы своей признать. Налетел на деревню, как ворон, и столько домов пожёг да народу загубил, что жуть. За то, значит, что мы своим поганым колдовством его жену уморили. Отца моего убили тогда, а матушка на следующий же день котомку собрала, и отправились мы в Озёрный Луг – здесь сестра её жила, моя тётка, значит. С той поры тут и обретаюсь. Слыхала я, что Дарму после этого конец пришёл: кто мог, разбежался, а остальных Круахова топь поглотила. Шали летали да мортохи, и народ в пучину утаскивали. Вот так-то.

Сжав губы в венчик, старуха покачала головой и, повернувшись к очагу, длинной кочергой принялась ворошить затухающие угли. Вспыхнувшие язычки пламени на мгновение осветили каменные стены и низкий потолок с тёмными от копоти балками. Комната была маленькая, с дощатым столом, табуретом и большим топчаном в углу. Подруги на кровати шебуршились и повизгивали, укладываясь поудобнее.

– Она обзывается, – подала голос одна из них, – говорит, у меня на лице печать Вилова…

– А чего она пихается…

– А ну, молчать! – Старуха стукнула кочергой по камню, окружавшему очаг. – Словно дети малые… Уж замуж пора, а они всё никак не наиграются. Айрис, глупая… уж сколько раз говорила, что ты Эйвион не ровня. А то, что печать – так богам угодно было, и нет в том её вины. Смотри, отхватишь когда-нибудь плетей за то, что нет у тебя к крови почтения…

– Всё равно уродина. Ежели знатная такая, то чего с нами живёт? – упрямо заявила Айрис и тут же ойкнула, получив удар локтем в бок.

– Тише, вы! – грозно прикрикнула старуха. – Уж ночь на дворе. Вот прилетит сюда шаль да заберёт вас, неслушниц…

Девочки замолчали, натужно пыхтя и пытаясь поделить одеяло. Старуха уселась на табурет. Её лицо, с длинными космами седых волос, выбивавшихся из-под чепца, в дрожащих отблесках тлеющих головёшек казалось мёртвым.

– Матушка Маргет, а какая она… шаль ? – наконец тихонько спросила Эйвион.

Старуха едва заметно пошевелилась, глянув искоса.

– Она… страшная. Спи, а то всю ночь кошмары будут мучить.

В щелях между ставнями свистел ветер.

– Вставай… – Старуха трясла Эйвион за плечо. – Зовут тебя…

– Кто? – Эйвион села на кровати, протирая глаза. Ногти у неё были неровные, обкусанные, с чёрными полосками грязи.

– Её милость Блойдеин. Айрис, воды принеси, два ведра.

– Зачем это? – недовольно спросила Айрис. Она тоже проснулась, но тут же отвернулась к стене, натянув одеяло на голову. Старуха бесцеремонно сдёрнула одеяло, попутно наградив внучку подзатыльником. Айрис ойкнула.

– Живее, говорю. Иначе мать твоя как вернётся, всё ей расскажу, уж оттаскает тебя за косы.

Буркнув что-то под нос, Айрис спрыгнула с топчана, незаметно для старухи показав язык.

– Зачем вода, матушка Маргет? – спросила Эйвион. – Ежели умыться, так я к ручью могу сходить.

– Велено в порядок тебя привести, говорят, приехали за тобой.

– Кто?

– Не знаю. Вставай. Помоги очаг разжечь.

Эйвион легко вскочила на ноги, чуть поежившись от холода. Старуха открыла ставни, и в комнату вместе с блёклым утренним светом ворвался свежий осенний ветерок. Небо было затянуто серыми тучами. Не обращая внимания на колючую солому, устилавшую каменный пол, Эйвион быстро натаскала веток, прихватив пару поленьев потоньше – всё из кучи дров, сваленных в углу комнаты, и, опустившись на колени, принялась чиркать кресалом.

– Помыться надо, расчесаться, – бормотала матушка Маргет, копаясь в сундуке. – Платье я тебе другое дам, всё поприличнее будет.

Тем временем появилась Айрис с двумя кожаными вёдрами. Повинуясь указаниям бабки, она наполнила большой таз. Маргет, вооружившись железными щипцами, вытащила из огня несколько камней и бросила их в воду. Булыжники зашипели, выпуская облачка пара. Подождав некоторое время, старушка кивнула.

– Раздевайся.

Эйвион послушно стянула рубаху и, под взглядом Айрис едва сдержав блаженный вздох, шагнула в чуть тёплую воду.

Эйвион уже вступила в тот возраст, когда девушки начинают обращать на себя внимание парней. За последний год она очень сильно вытянулась, и пока не могла похвастаться приятной взору округлостью форм: угловатые руки и ноги были непропорционально длинны, а маленькие груди торчали острыми конусами. Но рядом с ней даже почти безгрудая Айрис вызывала у мальчишек куда больший интерес: круглолицая, с забавными ямочками на щеках, озорными карими глазами и копной тёмно-русых волос.

Эйвион украдкой дотронулась до своей щеки, ощутив, как всегда, бугристую кожу.

Она плохо помнила ту ночь. Крики, звон мечей, треск ломающихся ворот, длинные языки пламени, лизавшие стены, и мать, бегущая к ней с протянутыми руками. Босиком, в разорванной рубашке, волосы лезли ей в глаза, а по ногам текла кровь. «Доченька, доченька…» Маленькая Эйвион плакала и тоже тянула ручонки, пытаясь слезть с высокой кровати. А потом мать упала, и за её спиной возникла фигура в шлеме и заляпанной красным кольчуге. Эйвион закричала от ужаса, а тот солдат, глянув на неё мельком, развернулся и ушёл.

А потом – страшный жар, грохот рушащихся балок и пылающий балдахин.

Больше Эйвион не помнила ничего, но до сих пор иногда просыпалась по ночам, видя перед собой тёмные прорези того шлема.

Уродина. Кроме Айрис, её подружки с детства, никто в нижнем дворе не смел говорить ей это в лицо, но за спиной Эйвион слышала такое нередко, особенно тогда, когда только появилась в Озёрном Лугу, и маленькие девочки с нижнего двора кричали обидные слова и кидались камешками. Она убегала, и время от времени плакала, забившись в какую-нибудь каморку. Кроме Айрис, у неё был только один друг – рыжеватый парнишка по имени Ивар, сын замкового плотника, который, кажется, совсем не обращал внимания на её ущербность. Но он был мелковат, и в случае надобности у Айрис с её острым язычком куда лучше получалось защитить достоинство подруги. Айрис свято оберегала за собой исключительное право говорить Эйвион гадости.

Ивар и Айрис были её самыми большими друзьями. Вместе они ходили собирать грибы, ежевику и землянику, играли в прятки и плескались в реке, часто в компании с другими мальчишками и девчонками из Озёрного Луга. Врагов у Эйвион не было, хотя время от времени всё же кто-нибудь прохаживался – беззлобно, либо наоборот, стараясь обидеть, – по поводу её обезображенного лица. А однажды – это случилось примерно с полгода назад, – во время купания и весёлых догонялок в Каменном ручье, один из парней, по имени Кадел, этакий дылда, вечно не дававший Эйвион прохода своими издёвками, затащил её в лес и прижал к дереву. Её платье осталось на берегу, и корявая кора больно раздирала голую спину.