Робер Гольярд - Безобразная Эйвион, или Сон разума

– Ну, давай, – похотливо забормотал он, лапая по всему телу, – раздвинь ножки.

Она тогда еле вырвалась, врезав ему коленкой и расцарапав лицо, а после этого боялась пройти мимо Кадела. Нет, больше он никогда не делал таких попыток, но после этого не упускал случая отпустить ей вслед какую-нибудь гадость. Больше того: он поведал всей дворне, как Эйвион домогалась его, пока он, наконец, не дал этой уродине пинка под зад.

Кое-кто поверил этим россказням, но большинство, слава богам – нет; Кадел был известен своим мелочным и жестоким нравом, а Эйвион, как ни крути, всё же была дочерью рыцаря. Тем не менее при встрече госпожа Блойдеин прилюдно наградила её увесистой пощечиной. «Шлюхам не место в моём доме», – громко заявила она, окинув Эйвион уничижительным взглядом. А её дочь Дилис стояла рядом, насмешливо наблюдая за экзекуцией. Дворня перешёптывалась, а некоторые откровенно хихикали, показывая на Эйвион пальцами.

Впрочем, она давно заметила: если в ответ на насмешку не плакать, не говорить ничего, а лишь посмотреть холодно и презрительно, обидчик, скорее всего, замолчит. А если не замолчит, надо просто встать и уйти, так, как и подобает леди.

Холодно и презрительно смотреть получалось не всегда, но время шло, к её внешности привыкли, однако в последний год Эйвион всё чаще и чаще оставалась одна. Собравшись вечером возле прачечной, девочки увлечённо шушукались о том, как подмастерье кузнеца Брин вместе с Уной убежали куда-то вчера после заката и вернулись уже заполночь. Брин считался завидным женихом: высокий, широкоплечий, и уже подмастерье. «Тоже мне, – с едва заметной завистью соглашались подружки друг с другом, – нашёл, с кем гулять. Она ж кривоногая…» При таких разговорах Эйвион словно и не было – они болтали, отводя глаза, а она сама просто сидела в сторонке и молчала. И вдруг, сговорившись о чём-то, девочки вскакивали и уносились как ветерок, забыв позвать её с собой.

Со временем она привыкла к этому одиночеству, и чем дальше, тем больше мечтала о том, что когда-нибудь за ней приедут, и она навсегда покинет постылый Озёрный Луг. Там, за воротами замка, её ждала другая жизнь.

– Матушка Маргет, а вы совсем не знаете, кто за мной приехал?

– Не знаю. Кто-то на лошадях. Майлог сказал – рыцарь.

Старушка ожесточённо тёрла ей спину и худые ягодицы. Потом всунула в руки Эйвион клубок спутанных льняных нитей.

– Всё, дальше давай сама.

Маргет подошла к столу и, взяв нож, принялась тщательно его точить. Затем, покряхтывая, опустилась перед Эйвион на колени.

– Что? – изумилась девушка.

Старуха указала взглядом на её лобок, заросший тёмными волосами.

– Сбрить надо, некрасиво.

– Некрасиво? – фыркнула Айрис. – Отчего ж некрасиво?

– Тебе это без надобности, – сварливо бросила Маргет. – А ты – стой и не дёргайся. Привыкай, у знатных оно всё по-другому.

Эйвион стиснула зубы, едва не повизгивая от боли. Нож был старый и недостаточно острый.

– Зачем это? – снова подала голос Айрис. – Неужто женишок приехал?

Старуха пожала плечами.

– Кто знает…

Глаза у Айрис загорелись.

– Что, правда жених? А куда уедет? А может – в Керк? Или даже в Эри? А можно, я с ней поеду? Эйвион, возьмёшь меня, а?

– Ишь ты, – фыркнула Маргет, – а что я матери-то скажу? Вот что: Айрис, езжай-ка ты пока на кухню, да попроси Гарана, пусть даст белого мёду, масла из винного камня, имбиря и корень алтея. И скажи – её милость велела, а иначе этот боров не пошевелится.

Айрис, с заинтересованным видом выслушав указания, вспорхнула как птичка, и выскочила за дверь. Матушка Маргет тем временем хлопотала вокруг Эйвион, вытирая её чистым куском выбеленной холстины. Закончив эту процедуру, она усадила девушку на табурет. В её руках появился большой деревянный гребень.

– Да я и сама могу, – вспыхнула Эйвион. Что же: старушка думает, раз на лице печать Вилова, так она и вовсе ущербная?

– Не можешь. Тебя ещё на свете не было, когда я госпоже Блойдеин косы заплетала. Тут по-особому надо.

Эйвион тяжко вздыхала и стоически сдерживалась, когда волосы цеплялись за выщербленные зубья расчёски. Точнее – даже не обращала на это внимания. Шевелюра у неё была густая и длинная, русая, почти медового цвета. Мысли о выдернутых волосках были сущей ерундой по сравнению с тем вихрем, что кружился в её голове. Она не знала, о чём думать. Неужели правда жених? Как? Кто? Кто-то захотел взять её замуж? Но он же не видел её. А что будет, когда увидит?

Эйвион прикрыла глаза. Смотреть на каменные стены, на которые она смотрела уже тысячу раз, не хотелось. В каких-то женихов не верилось, хотя её милость Блойдеин пару раз прямо упоминала о возможности такого исхода событий. Последний раз – не далее месяца тому назад.

С откровенной брезгливостью поглядывая в сторону своей воспитанницы, она говорила так, словно тяготилась самой необходимостью говорить.

– Ты дурно влияешь на мою дочь. Когда ты попадаешься ей на глаза, у неё начинаются мигрени. Я не могу позволить терпеть рядом с нею такое… – Она скривила губы и неопределённо повела рукой, будто разводя паутину. – Ты живёшь здесь только потому, что мой покойный супруг слишком трепетно относился к своим вассальным обязательствам.

Госпожа Блойдеин встала с кресла, нависнув над девушкой, как жирная медведица.

– Отец твой на ладан дышит. И, хоть и выглядишь ты, как дочь дхарга, ты остаёшься его наследницей. Земелька не ахти какая, но и на неё охотники найдутся. Другое дело, – она щёлкнула пальцами, – найдутся ли охотники на тебя? Но будь уверена: как только поступит соответствующее известие от лорда Марреда, ты немедленно покинешь Озёрный Луг.

Эйвион вздрогнула, пронзённая внезапно мелькнувшей мыслью. Матушка Маргет недовольно заворчала.

Неужели что-то случилось с её отцом?

Он жил где-то далеко, в маленьком замке Ллир, что на берегу Северного моря, среди скал, на мысе, который называли Носом Тролля.

Она помнила отца очень смутно. Большой, с длинными усами. Когда Эйвион была совсем маленькой, он начал войну с тем самым лордом Марредом. Или лорд Марред начал войну с ним – Эйвион не знала подробностей, а её милость отмахивалась от неё, как от назойливой мухи, стоило Эйвион что-то спросить. В ту ночь её мать убили, а отец потерял всё. Лорд Марред забрал у него дочь – как заложницу, как гарант мира, и отправил на воспитание в Озёрный Луг, к своему родичу Редину Блойдеину, хотя в Эйвион как в заложнице и не было никакой надобности. Её отец не смог бы начать новую войну, даже если бы и захотел: насколько она знала, при штурме замка он получил тяжёлую рану, прямо в голову, и, прохворав долгое время, так и не оправился.

Один раз она подслушала разговор матушки Маргет с заезжим торговцем, и почему-то у Эйвион осталось ощущение, что речь шла о её отце. Тот торговец рассказывал, что ходит он с трудом, часто впадает в ярость и не узнаёт никого из окружающих.