Анастасия Игнашева - Ящик Пандоры

– Нет. – ответила мама, – Но ты его знаешь. Это Владик, Светин сын.

Только этого ещё не хватало! Владьку я действительно знала – он был сыном старинной маминой подруги и учился со мной в школе, в параллельном классе. Типичный маменькин сынок в сорок лет не умеющий не только гвоздь в стенку вбить, но даже яичницу себе поджарить.

– Ты это серьёзно? – спросила я, выходя из-за ширмы на кухню.

– Послушай, Владик прекрасный…

– Ты сама до этого додумалась, или со Светой со своей посоветовалась? Помнится, во времена нашей юности вы уже пытались провернуть этот номер, но мне вовремя подвернулся Игорь.

Мама поджала губы. Игоря, моего покойного мужа, она недолюбливала именно из-за того, что тот коварным образом разрушил их с тётей Светой радужные планы. И вот теперь мама вновь задалась этой великой идеей.

– Спасибо, обойдусь. – сказала я.

Закончилось всё тем, чем обычно и заканчивались мамины попытки воплотить в жизнь свои фантазии. Скандалом. С видом оскорблённого достоинства маменька удалилась в бабушкину комнату.

– А где мама? – спросила она через некоторое время.

– Вот именно! – сказала я, – Ты бы для начала поинтересовалась, как у нас дела! Бабушка в больнице! И Феликс тоже! У нас тут, можно сказать, всё смешалось, как в доме Облонских, только твоих безумных идей не хватало!

Вкратце я поведала наши приключения. Опустив, разумеется, истории с тетрадками и визит таинственного Вакса.

– Почему вы мне раньше не сказали? – спросила мама.

– А зачем? Что бы ты тут делала?

– Например, могла бы у мамы побыть в больнице. Ты же сама сказала, что с ней надо сидеть.

– Хорошо! Завтра поезжай к бабуле! Там сегодня Марго, её давно пора сменить. Да и девчонки мои не всегда могут к ней ездить.

В комнате я достала из сумки очередную партию листков, переведённых Оксаной.

«… собирался подать рапорт о произошедшем на Севере. Встреча с Виртом происходила всё в том же особняке, что и при первом моём посещении. Правда, тон общения сильно изменился. Прочитав мои отчёты, которые включали описание гибели моих товарищей по группе, странные явления в тундре, историю спасения и встречу со Стражем Вирт сделал следующее замечание:

– Я не буду производить оценку Ваших действий. Это будет сделано моими коллегами из разведки. У них много вопросов к Вам.

Мне стало как-то не по себе. Я всегда подозревал, что мои приключения ничем хорошим не кончатся.

– И где же то, за чем вы были отправлены? Где камень?

– Он будет предоставлен Вам завтра – я был благодарен Филиппу сейчас, что он принял на хранение ящик. В отчёте я описал всего лишь один Ключ. Про второй я ничего не упоминал.

Вирт промолчал. Наконец он поднял на меня взор. Потом медленно придвинул к себе телефон и сказал в трубку:

– Он ваш.

В комнату вошли солдаты. Я понял, что с этого момента нахожусь под арестом. Меня повели по коридору. Через какое то время сели в автомобиль и поехали по Берлину.

Привезли меня на улицу принца Альбрехта, в огромное здание, вокруг которого было необычно безлюдно для этого времени дня. Меня отвели в небольшую комнату без окон и дверей. Под потолком тускло светилась электрическая лампочка. Тюремная камера…

…неразборчиво…

…допрос. Никак иначе эту беседу назвать было нельзя. Теперь я начал понимать отца, который говорил мне, что Германия стала совсем не такой, как десяток лет назад. Откуда такое пренебрежение к своим соотечественникам у этих людей? Ведь я всё указал в рапорте. Почему мне не верят? Почему происходит избиение? Неужели я похож на шпиона?

Через три дня изматывающих допросов, когда моя камера стала мне родным домом, меня передали другому следователю. Это офицер по фамилии Штрюмпфель. Он сидел за столом и смотрел на меня. Из-за лампы на столе мне не было видно его лица. Офицер взял какие-то бумаги со стола и стал их читать. Я узнал свои рапорта о поездке на север.

Прошло полчаса. Офицер молчал. Наконец он отложил бумаги и снова посмотрел на меня.

– Интересно. Но не объясняет, как вы смогли попасть на остров в Баренцевом море…

– Я не знаю… – начал я, но офицер перебил:

– Давайте начистоту. В мире много неизведанного. Много того, что может иметь воздействие на мозг человека. То, что Вы пишите, может быть галлюцинацией? Может. Однако мы обязаны проверить Ваши галлюцинации. Почему? Потому что в подготовку вашей группы вложены огромные средства и время. Группа не выполнила задание и не вернулась. А потом вдруг появляетесь Вы и пишите вот эту…

Офицер обошёл меня сзади и положил руки на плечи.

– Тем не менее мы проверили каждое Ваше слово. Да, группа погибла странным образом. Об этом есть рапорт русских пограничников, которые доставила наша агентура. Да, Ваши слова отчасти подтверждает ещё один выживший из группы. Правда, он немного… того, но это не главное. Да, Вас подобрали рыбаки на острове посреди моря через день после описанных событий. За несколько сот километров от места гибели группы. Как Вы туда попали? Да, Вы спокойно проехали через несколько стран, хотя об этом нет вообще никаких упоминаний в отчётах пограничников всех этих государств. Всё это очень странно. Но это только то, что можно проверить.

Офицер наклонился и закричал прямо мне в ухо:

– Где ключ?

Я вздрогнул. В рапорте я указал, что камень находится у меня дома. Видимо ко мне приходили с обыском и естественно ничего не нашли. Сказать где Ключ? Это значит втянуть в эту историю Филиппа. Нет. На это я не могу пойти. Что же делать?

– Его нет… – с трудом произнёс я.

– Так. И все в отчёте не совсем соответствует правде? – с улыбкой сказал офицер, усаживаясь за стол.

– Да…

– Примерно этого я и ожидал. Знаете, я, наверное, Вас отпущу. Вы молоды, ещё много сил сможете отдать Германии…

Он чуть наклонился и совсем тихо проговорил:

– Мы знаем, где находятся ваши родители… – он откинулся на стул и громко прокричал:

– Уведите!

…шёл по улице. Встречные прохожие, увидев меня, останавливались и отворачивались, или переходили на другую сторону. В голове была пустота. Как во время событий в тундре. Но я жив и на свободе, хотя и выглядел как последний клошар в Париже. Ключ в надёжном месте. Что делать? Вот главный вопрос, который вертелся в голове. И ещё – почему меня отпустили? Это забота Стража, или за мной теперь установили негласный надзор? И последние слова Штрюмпфеля о моих родителях. Только сейчас я понял весь ужас происходящего. Я остановился и стал озираться. Стало невыносимо тревожно. Почти бегом я кинулся домой.

Наконец после того, как дома привёл себя в порядок и немного отдохнул, я сел за стол и положил перед собой несколько листов бумаги.