Гай Себеус - Летающая голова

Примирившись с мыслью о неизбежном завершении жизни, парнишка жалел лишь об одном, что не успел ответить на главный интересующий его вопрос. Работа, которая должна была стать делом его жизни, осталась незаконченной. Вот удивятся те, кто столкнутся с её проявлениями! Он не успел за собой всё прибрать, не ожидая, что сегодня вечерний час для него не наступит…

Однако тело, независимо от разума, не желало сдаваться!

Пальцы заскребли воображаемое препятствие, будто желая выцарапаться из беды. Но единственной опорой была тоненькая булавка-фибула, крепко зажатая в правом кулаке.

«Скорей покончить с этим ужасом!» – мелькнуло в детской голове. И фибула скользнула к темени, прикрытому ритуальным пучком подсинённых волос.

Однако мальчик никак не мог нащупать правильную точку. Фибула лезла не туда, куда следует, а под кожу. Струйки крови загустили синеву чуба…

А береговые скалы наваливались на лицо, обступали…

Тогда от страха он …закрыл глаза, что было ему строжайше запрещено. После этого его уже ничто не могло спасти…

Вдруг в шею и плечи больно вонзились цепкие вороньи лапы, и фибула, беспомощно ёрзавшая в детских пальцах, оказалась вбита в его голову, словно молотом, сильным ударом клюва.

Перо вошло в темя, в самый «родник», на удивление легко. А ожидание острой боли сменилось головокружением.

Да нет! Тело-кружением! Потому что кружились и выламывались руки и ноги, спина и живот, голова и хвост…

Что???

…Хвост выбрызнул из копчика солнечными лучами, вспоровшими враждебное пока ещё пространство. Мальчик удивлённо взмахнул руками и …нашёл опору! Отмахнулся от боли, и его свежие, ярко-чёрные крылья оперлись на пустоту, которой он так боялся! И которой бояться, как выяснилось, совершенно не стоило!

Пустота была полна: потоками прохладного воздуха, ликованием солнечного света, острыми брызгами моря – и всё это ждало его крыльев, его силы!

Впрочем, для самолюбования времени совсем не оставалось! Поскольку волна, к которой он падал, уже лизнула живот и потянула за ноги, зовя в глубину. Но крылья ответили ей за весь Верхний мир: я не твой! Не зови!

Я – птица!

Вот это да! – хотелось веселиться, и петь, и кричать, и кувыркаться. – Я выжил! Мало того, что я не разбился и не утонул! Но я ещё и прыгнул вверх! Вот, оказывается, что это значит – летать! – Мальчик ярко-чёрным воронёнком бестолково метался в солнечном свете.

Его полёт не был ни красивым, ни значительным.

Он неуклюже планировал над волнами, опробывая свои новые мощные крылья, осваивая рулёжку своим новым жёстким хвостом, привыкая к новому, птичьему зрению и слуху. И отсутствию запахов вокруг – что было совершенно необычно!

«Кто же это спас меня?» – неожиданная мысль пробила сознание, словно фибула темя.

Кто неожиданно помог в момент, когда он уже отчаялся и лишь судороги тела, несогласного с умом, жалко и бестолково продолжали борьбу? Неужели мать? Почувствовала, что ему плохо, что он зовёт её, и прилетела?

В душе мальчика потеплело. Ему вдвойне захотелось петь и кричать от восторга! Он в момент забыл и предательство матери, и жестокость отчима. Только чистая радость танцевала-приплясывала в его душе! Ему так хотелось улыбаться во весь рот!

Он оглянулся. Вдоль прибрежной линии над Крылатскими холмами в совершенно пустом воздушном объёме, удаляясь, плескалась пара вороньих крыльев, тех, что спасли его.

Но, если это мама, то почему она снова бросила его? Почему не желает разделить его радость? Ведь теперь, в честь начавшейся новой жизни, ему присвоят новенькое имя!

Взглянув на обрыв, он понял, что безнадёжно глуп.

Мать стояла рядом с отчимом и ласково обнимала его, буквально обвивала своим телом, словно язык пламени! Наверное, благодарила за то, что, наконец, научил её бездарного сына летать…

Мальчик понял, что улыбаться он не может.

И не только потому, что вороны не имеют мимических мускулов.

К тому времени, когда новонаречённый Петрус встретился с матерью, он успел переболеть страхом, исцелиться радостью полёта, забыть обиды, сменить не только птичье естество на человечье, но и надеть чистую одежду.

А потом рассказать о своём торжестве сводному брату Пириту. Пирит пристально взглянул на него, и тогда Петрус, сам не зная, почему, выпалил.

– Спасибо, что спас меня!

В его словах было больше вопроса, чем благодарности. Потому что он не был до конца уверен, кто же его спаситель? Но Пирит наградил его ещё одним пристальным взглядом и буркнул, отвернувшись.

– Не за что меня благодарить.

Мать, как всегда, пришла домой поздно.

– Мама, он избивал меня! А ты не защитила! Мы так не договаривались!

Мать уже знала от мужа, что её толстячок-сын, так долго трусивший, и не решавшийся взлететь, наконец-таки, преодолел свой страх. Она поцеловала его в фонтанчик синих волос. Но не заметила ни опухших от слёз глаз, ни цепляющихся пальцев. И ответила своим мыслям, а не его жалостливым словам.

– Я рада за тебя, сынок! Теперь летаем мы все, четверо. Мы стали настоящей семьёй таганов. А то я уж всерьёз начала опасаться, что твоя фибула так и останется просто застёжкой для плаща! А Пирит вечно будет насмехаться над твоей слабостью. Мне это было так обидно!

Петрус выждал ещё немного времени, привычно, как неуклюжий щенок, поласкался к ней. Но мать так и не ответила на его жалобы и заискивания. От неё пахло костром и новыми людьми. Она натирала лицо и тело ароматическими маслами, видимо, чтобы избавиться от чужих запахов. Готовилась к ночи с этим «чудовищем», которое так унижало его сегодня! А «чудовищу» – всё равно, чем от неё пахнет! Вороны не способны ловить запахи! А вот ему, сыну, – не всё равно!

Петруса вдруг захлестнула злая ревность: а на меня она даже не глядит! Моя жалоба уже ничего для неё не значит! То новые друзья, то новый муж! Всё для них! Для меня она устала, а для «чудовища» и одевается и причёсывается на ночь глядя!

Он попытался ещё одним способом привлечь материнское внимание. Старым испытанным способом.

– Мам, представляешь, Пирит совершенно не разбирается в созвездиях. Говорит: я ворон, я ворон! А сам ни одной птицы на небе не видит! А ещё надо мной насмехается! Но зато…

Мать рассеянно взглянула в зеркало. И в очередной раз ответила не ему, а своим мыслям.

– Пирит туп и неразвит. Удивительно, как это у Клеарха родился столь неполноценный ребёнок! И зачем он оставил его? Уродливых щенков в помёте надо выбраковывать. Они всегда ведут себя как кукушата, вытесняют нормальных, в них заложена особая жизнеспособность.

Петрусу показалось очень обидным, что мать говорит не с ним.

То, что он услышал, вообще не имело отношения к его словам. Он просто хотел похвастаться собственными успехами на фоне сводного брата. Пирит был его единственным товарищем по играм. К тому же, после этого Петрус хотел перейти к описанию его благородного поступка. И был решительно не согласен, что того надо «выбраковывать» – мать явно преувеличивала.