Лада Любимова - О Богах. О Людях. И немного – о Монстрах

Я пытаюсь спросить: откуда она знает, что он придёт, почему она так безразлична и куда уходит. Пытаюсь объяснить, что вокруг происходит и что маньяк – это сущая ерунда по сравнению с тем, что…

Но она выходит за дверь, пропуская мимо ушей мои слова.

Я потрясена маминым равнодушием к моей участи больше, чем новостью о маньяке. Я в панике запираю двери, завешиваю окна. Мысль лихорадочно работает – как убежать. Но я не могу найти решение.

Я понимаю, что соседи знают о том, что меня должен убить маньяк. Как я это понимаю? Я просто знаю.

А он идет, смотря под ноги, и это вовсе не «сущая ерунда», а огромный мужичина, ростом два метра с гаком. Он широкоплеч и твёрд, как скала. У него огромные руки. Белоснежная холодная кожа. Волосы короткие, выбеленные. Лицо с крупными и жёсткими чертами. Тонкие губы плотно сжаты. Он никогда не дышит ртом и не раскрывает губ – настолько он жесток. Светло-голубые глаза-щёлки почти прозрачны. На лице застывшая маска абсолютной воли, силы и агрессии. В руках у него нож. Большой. Он идёт уверенной тяжелой поступью, и ноги у него в коленях не гнутся. Он проходит мимо окна. Я его вижу. Размахивает руками при каждом шаге и подходит к двери.

Меня одолевает ужас!

Нет, это не какой-то там маньяк из сводок криминальной хроники. Это сущность чистейшая. Мужская агрессивная сущность.

Это уже здесь!

Я правдами и неправдами проскальзываю в дверь со стороны гаража – в чёрный ход. Он стоит возле парадной двери, звонит, стучит и начинает ломать дверь. Соседи, бабули и дедули, на глазах которых я выросла, вышли из своих домов, готовые к невозмутимому лицезрению. Почему эти старые люди, обычно такие беспокойные и дотошные, не вызывают милицию? Они так пассивны!

(Да какая милиция, подружка! Ты совсем спятила?)

Я бегу по улице прочь от дома. Мне жутко обернуться и посмотреть, как там дела с чёртовым белобрысым маньяком. Мне страшно вернуться за машиной, а без неё я уязвима. Меня догоняет девочка-подросток. Она – человек. Мы бежим вместе. Она меня поддерживает присутствием, говорит со мной, о чём-то спрашивает. Но она слабая, в ней нет силы.

Мы забегаем в здание милиции уже поздним вечером.

Мы врываемся в дверь, едва переводя дух. Там сидят с десяток стражей порядка. Люди. Ещё. Вроде бы. Курят, чай гоняют. Типичное казённое учреждение. Они лениво смотрят в нашу сторону. Я говорю им, что на меня совершено покушение, что пришёл маньяк в дом, и хочет меня убить, а я сбежала. Говорю, что боюсь, что он может придти за мной и сюда. Один даёт мне бумагу и ручку, говорит, что нужно написать заявление о покушении. Второй же бумагу и ручку забирает, заявляет, что заявление – пустое. Не нужно писать. Никто за дело не возьмётся, а им не нужны лишние бумаги. Мне рекомендуют вернуться в дом родителей. Меня должны убить, как и положено (!), затем соседи вызовут их. Они приедут, составят протокол, и запустят процесс делопроизводства. Затем маньяка опишут свидетели, его начнут искать, но скорее всего, не найдут. Да и искать толком не будут. Никому не нужно. Главное – делопроизводство! В конце концов, дело закроют за недостатком улик.

– Приходите потом, когда вас убьют. А пока противоправных действий против вас не совершалось, мы ничего поделать не можем, – завершает тираду дядя-милиционер.

– А как же моя жизнь? Я же ещё жива, а маньяк – вот он, его можно поймать и предотвратить столько жертв! Ведь не я одна…

– Да кого это волнует!

– А зачем же милиция?

– А затем, что бы была. А теперь идите, некогда нам тут с вами возиться. Ночь уже. Чайку и спать, – милиционер выставляет нас за дверь.

Мы стоим перед закрытой дверью. От безысходности я сжала кулаки, завыла по-волчьи и упала на колени в исступлении. Зачем я пришла к ним? Что за глупая выходка!

Девочка-подросток стоит рядом с растерянным видом и сочувствует мне. Мы пошли обратно. Место страха занял гнев. Я иду и смотрю под ноги на дорогу, точно тот маньяк. Девочка идёт рядом, утешает меня, уговаривает не ходить, придумывает, как победить маньяка. Но что её придумки против мощи чистейшей сути мужской агрессии. А я просто иду навстречу с ним решительно и бесстрашно.

Светает. Мы подходим к дому. Маньяк исчез. Я точно знаю, что его здесь больше нет. Я оборачиваюсь сообщить эту новость девочке. Но её нет. Девочки не было никогда. Это была я сама.

Отец расчищает остатки снежных сугробов во дворе дома. Восход. Солнце. Яркое. Я стою возле гаража и хочу подойти к отцу. Вместо дорожки вдоль дома пролегает трещина. Снаружи – впадина шириной в метр, внутри – широкий бурлящий поток, обрывающийся вниз глубоким каньоном с глинистыми берегами. Там грязная вода волнами обрушивает берега, крушит всё на пути своём: баржи, мосты, дамбы. Грохот, хаос, ветер. Ничем неуправляемая стихия. Что я перед ней?

Чтобы пройти к отцу, которого, кстати, не волнует моё присутствие, нужно перешагнуть через зияющую яму. Но я стою и жалобно канючу, там на другом берегу. Из-за шума потока он меня не слышит. Он и шума потока не слышит. Мне необходимо перешагнуть через поток. Ведь это лишь дорожка, шириной в метр!

Я проснулась. Куда я шагнула, я не помню. Но шаг был. Или не был… я не помню. В доме стояла мёртвая тишина. Я сползла с дивана, медленно и тихо пробралась на улицу. Утро. Свежее раннее утро. Тишина. Собаки не лают, соседи во дворах не ходят. Неподвижный воздух, безоблачный восход солнца. По земле ветер прошуршал сухим листочком, в воздухе повис электрический разряд, и я почувствовала…

Что?

Что-то не так!

О, как мне это знакомо!

Я знаю их. Я их чую не хуже, чем они меня. Поиграем в игру, кто умнее, хитрее быстрее и везучее. В соседнем доме напротив, в пожухлой прошлогодней траве сада копошилось нечто. Рассматривать некогда. Оно – видит. Видит и ест то, что видит. А ещё медленно бегает. Мне нужно стать невидимой и быстрой. Внедорожника, на котором я приехала, в окрестностях я не нашла. Я шмыгнула тенью внутрь дома. Кухня. Угол стола. Ключи от гаража и от старенькой дедовой машины на месте. Быстро хватаю ключи и через двор – в гараж. Только бы машина была заправлена. Открыла, завела – работает!

Включила все свои сенсоры, известные мне и покуда не выявленные. Никого, кроме того – в траве, того, кто видит. Отлично.

Быстро, очень быстро отперла ворота гаража, прыгнула в машину и нажала на газ, расталкивая капотом ворота. Взгляд на того, кто видит. Оно меня видит, хорошо видит, но ему не повезло: он ползает, как улитка, а я быстро езжу. Всё.

Меня поглотило чёрное кожаное кресло. Облепило большими лапами, всосало в своё мягкое прохладное чрево, чавкало при каждом моём движении, не желая выпускать. Честно говоря, я и не хотела, что бы оно меня выпускало. Моё тело сидело в нём – грязное, изодранное, лохматое, тряся неуёмной мелкой дрожью стакан с водой в мокрых от липкого пота ладонях, с широко, очень широко распахнутыми глазами и полуоткрытым ртом. Тело свято верило, что это большое устойчивое кресло – последний оплот человечества, из которого никакая вселенская сила его не вытащит.