Александр Никонов - Последний выстрел Солтмурада

Как и каждый, повидавший многое в жизни, человек, Солтмурад чувствовал, что скоро что-то должно произойти. Все ждали этих событий, но их развязка наступила, как всегда, неожиданно, как сход с гор снежных лавин. И скоро все заговорили о событиях в горном Дагестане, в селах Кара-Махи и Чабан-Махи.

В первые дни в Чечне было спокойно, но когда в Дагестане заговорили пушки, грохот их разрывов с каждым днем все красноречивее говорил, что недолгому миру приходит конец.

6

Капитан медслужбы десантного полка Меркулов уже третьи сутки не отходил от операционного стола. Именно столько уже длились кровопролитные бои за большой поселок, куда вошла крупная группа боевиков. В полевой медбат практически каждый час привозили раненых. Здесь же их и сортировали: одних на ходу перевязывали и увозили в стационары, тяжелых грузили на «вертушки», переправляя в окружной госпиталь, третьих несли на операционный стол, четвертых, не доживших до спасительной помощи, после формальностей упаковывали в цинковые гробы и оформляли как груз 200.

Хирургов было двое, но второй, совсем молодой парень, недавно закончивший ординатуру и которого недавно прислали на помощь Меркулову, уже через несколько часов свалился без сознания, даже не закончив операцию. Медсестры быстро отходили горе-хирурга, но у того после случившегося постоянно тряслись руки, и он не годился даже для того, чтобы делать перевязки.

Меркулов отдыхал только ночью, часа три-четыре, когда затихали дневные бои. Но и в эти короткие часы отдыха ему часто не спалось, потому что воочию ощутил здесь, что это значит, когда стоят «мальчики кровавые в глазах». На удивление, этих коротких часов ему хватало, чтобы целый день чувствовать себя достаточно бодрым, хотя на гражданке при восьмичасовом сне он ходил на работу с вечной зевотой бегемота.

Но сегодня доспать ему не дали – с самого раннего утра селение начали бомбить вертолеты, и взрывы сотрясали землю, словно при землетрясении. Говорили, что в селение зашел большой отряд известного полевого командира, о котором рассказывали на полковой кухне самые разные истории. Что будто бы он воевал еще в первую чеченскую кампанию, в которой погибла вся его семья, что он был отличным снайпером и лично убил более пятидесяти наших ребят, что он поклялся на Коране мстить федералам за своих убитых родственников до последней минуты своей жизни. В газетах писали, что он безжалостно расстреливал пленников и отрезал головы заложникам, не беря никаких денег, которые ему предлагали в качестве выкупа, что рядом с ним постоянно находилась его молодая жена, которая не желала оставлять мужа ни на минуту.

Что здесь было правдой, а что ложью, никто не знал, но историю смаковали, как только что прочитанный новый бестселлер. Вот и Меркулов размышлял сейчас о невероятных переплетениях человеческих судеб, когда в палатку ворвался вестовой и почти прокричал:

– Товарищ капитан, товарищ капитан, вставайте скорее, вас срочно вызывают в операционную.

Меркулов высунул голову из-под одеяла, недовольно проворчал:

– Ну что орешь, не сплю я. Что там еще случилось – президента что ли привезли?

– Никак нет, товарищ капитан, раненого сержанта. Он…

Меркулов встал, зевнул, прислушался – бомбить перестали, лишь доносились пулеметные очереди, словно где-то недалеко маленький ребенок водил палкой по забору, изображая трещотку.

– Я сколько раз говорил тебе, чтобы ты звал меня Виталием Сергеевичем, – сказал он солдату.

– Так точно, Виталий Сергеич, – вытянулся в струнку солдат.

– Тьфу ты, – выругался Меркулов, – выдрессировали вас, как… Ну, откуда раненый-то?

– Из разведки принесли, – коротко пояснил посыльный.

Меркулов уже плескался под рукомойником, сделанный умелыми солдатскими руками из двухлитровой пластиковой бутылки.

– Ну, беги, скажи, чтобы готовились к операции.

– Так, това…!

– Я что сказал! – закричал Меркулов. – Бегом, марш!

Выйдя из палаты, он еще издали заметил большое скопление народа. Навстречу ему уже бежала медсестра Леночка и, всплескивая на ходу руками, охала:

– Ох, Виталий Сергеич, что делать-то будем! – Из ее коровьих глаз лились слезы. – Такой молодой, красивый солдатик! Боже мой!

Меркулов отодвинул ее в сторону, зная, что в таком состоянии от нее вряд ли дождешься толкового объяснения. Он уже давно знал, что для Леночки все солдатики были красивыми и ласковыми, и ее милосердия хватало на всех. На носилках, лежащих на земле, он увидел солдата, накрытого тремя бронежилетами. На первый взгляд парень казался здоровым и цветущим, и он просто прилег отдохнуть. Его серые глаза вращались, как датчики самонаводящейся ракетной боеголовки, и на лице его, кроме бледности, не отражалось никакой боли.

– Ну, что с ним? – тихо спросил он стоящего рядом командира разведвзвода. – Понос? И для чего на него навалили такую тяжесть?

– Тут такие дела, кэп, – замялся старлей, – даже и не знаю, как сказать. Вобщем, граната в него попала.

– Ну и…? – поторопил его Меркулов.

– Ну и не взорвалась, милая. Торчит вот тут. – Разведчик ткнул пальцем в свое бедро.

– И сколько же времени прошло?

– Четыре часа его несли.

– Он что же и сознания не терял?

– Так мы ему уже два промедола всунули. Молоток парень, за всю дорогу даже не пискнул. Я кричу своим охломонам – осторожнее несите, а он только улыбается и говорит: «Ничего, командир, я выдержу». Вобщем, кувалда-парень.

Меркулов вздохнул:

– Да уж! Ты лучше скажи – паровой молот! Это просто чудо, что он не взорвался по дороге.

Собралось высокое начальство. Совещались недолго. Комполка посмотрел в глаза Меркулову:

– Вот что, капитан, приказать я тебе не вправе, сам понимаешь. Везти бедолагу тоже опасно. Могу вызвать из округа…

– Не надо давить на психику, товарищ полковник, я же понимаю, что один, что другой – все равно придется рисковать. Не взрывать же парня. Только мне в помощь нужен сапер, опытный сапер. И бронежилет. Своего у меня нет. Ну а руки… – Он повертел перед своими глазами руками. – А на руки бронеперчатки еще не придумали. Рискнем.

Бойца прямо на носилках уложили на операционный стол. Анастезиолог усыпил парня, а Леночка приготовилась ассистировать. Меркулов строго посмотрел на окруживших его помощников, смахивающих со своих лиц пот, и крикнул:

– А ну, вон отсюда! Все! И подальше!

Когда из палатки всех словно сдуло ветром, он взглянул на прапорщика-сапера и, увидев его спокойное лицо, вздохнул:

– Ну, начнем что ли, коллега.

Тот лишь усмехнулся в ответ, осторожно сдвинул бронежилет, открыв рану. Головка гранаты торчала из плоти, напоминая белый глаз. Меркулов взял в руки скальпель.

– Ты верующий, прапорщик? – спросил он.