Александр Никонов - Амурский ангел. приключенческий роман

Иногда девушка ходила на речку, вытаскивала из вентеря или корчаги рыбу, что-то оставляла на уху и жарёху, а остальное клала в бочку с соляным раствором, не забывая при этом вытаскивать просолённую рыбу и вывешивать её для вяления. Дед предупреждал, что рыбу из снастей надо вынимать каждый день, пока она живая. Как-то Лукерья забыла это сделать, а когда на следующее утро подняла вентерь, то увидела лишь обглоданные рыбьи скелеты и порванные ячеи – постарались прожорливые щуки.

Однажды с утра Лукерье захотелось пойти в лес. Ей казалось это вполне безопасным. Тропинок в тайге, как известно, нет, это не городской парк или пригородный лес, где вокруг каждого ствола дерева можно увидеть человеческий след. Сначала девушка пошла вдоль берега речки, потом поднялась по сопочной щеке, продираясь сквозь заросли долгишника и ерника до высокоствольных кедрачей. Добралась до открытого места, обернулась, чтобы просто постоять, перевести дух и полюбоваться пейзажем. Боженька, как красиво: вот падь и ельнишник между сопок, где протекает речка, по берегам видны забоки и заводи, называемые по-местному курьями. Заросшие молодым камышом и освещенные солнцем, они напоминали драгоценные малахитовые и изумрудные ожерелья, оставленные неизвестной красавицей на берегах. Склоны сопок, заросшие кустарником и лесом, светились необыкновенным нежным, почти голубым светом, а верхушки хвойника – восковым налётом молодого цвета. Ещё дальше, в распадке, голубело озеро. За озером высилась остроконечная сопка, вершина которой ещё была покрыта снежной шапкой.

Лукерья вздохнула, улыбнулась и решила пройти в обратную сторону по склону сопки, а затем спуститься к реке. Она считала своё путешествие небольшим и вполне безопасным приключением. Разве можно заблудиться, когда виден главный ориентир – речка, когда ты знаешь, в какой стороне находится дедова заимка, когда с южной стороны светит солнце. Девушка была уверена, что через час-другой она выйдет к избе. Вот небольшой распадок, снова подъём, и ещё небольшая низина. Лукерья стала взбираться на очередную верховинку, но одолеть её не смогла. Камни ускользали из-под ног, осыпались вниз. Луша чертыхнулась, несколько минут посидела на поваленном дереве, подумала и решила возвращаться по старому, знакомому пути. Вот снова небольшой подъём, вот и распадок, так похожий на тот, который она преодолевала с час назад. Речки не видно, но солнце будто бы светит с той же стороны: оно было сначала справа, а сейчас слева. Значит, она идёт правильно. Но почему же попадаются незнакомые камни и новые завалы из леса. Да и стало как будто темнее. Нет, видно, она свернула не в ту сторону. Луша решила вернуться назад, а потом найти тот путь, по которому она пришла сюда: поглядев на пробивающееся сквозь густые кроны деревьев солнце, она повернула назад.

Через полчаса, поняв, что окончательно заблудилась, Лукерья села на обомшелое поваленное дерево и расплакалась. При этом сквозь слёзы она ругала себя самыми распоследними словами, как будто ругала не саму себя, а кого-то другого:

– Дура, самая настоящая дура! И зачем ты только пошла в этот проклятый лес, что тебе на месте не сиделось! Кукуй вот теперь здесь. Слопают тебя волки или косолапый задерёт. И найдут от тебя только косточки. – А темнота сгущалась прямо на глазах, превращаясь в один тёмный клубок. Вся дрожа, в страхе Луша закричала: – Мама, мамочка! Дедуша! Где вы? Эй, кто-нибудь, помогите!

Сколько она так кричала, девушка не помнила. Она вдруг услышала какие-то неясные шорохи, скрип камней под чужими шагами, треск сухих сучьев. В сером свете она не могла рассмотреть, кто это мог быть. Ей стало невероятно страшно, хотелось закричать от ужаса и в то же время она боялась подать голос. Лукерья просто остолбенела. И тут она услышала знакомый голос:

– Зачем кричать, я слышу.

Луша была уверена, что этот голос и спокойный выговор она слышала, но кто именно говорил, она определить не могла.

– Кто это? – почему-то шёпотом спросила она.

Только сейчас она увидела не силуэт, а, скорее, тень человека, которая села на камень. Она что-то сунула в рот и чиркнула спичкой. И только сейчас, когда пламя осветило лицо, Луша бросилась к нему и закричала:

– Дядя Актанка, дядя Актанка!

Егерь спокойно ответил:

– Зачем так кричать, зверей напугаешь.

Так именно и сказал: «напугаешь», а не «распугаешь». Девушку обидело равнодушие охотника, она дрожащим голосом сказала:

– Дядя Актанка, я… я заблудилась. Если б не вы, я бы пропала…

– Человек не может пропасть в тайге, – отвечал егерь. – Тайга ему – родной дом. Зачем ему здесь пропадать.

Иван Актанка был, как всегда, немногословен и хладнокровен. Он выбил из докуренной трубки пепел с огнём, аккуратно затоптал его своими воротяшками, сшитыми из козлиной шкуры, встал и сказал:

– Пошли.

Оказалось, что до дедовой замки было рукой подать, только вернулись они к ней совсем с другой стороны. Дед Устин сидел на крылечке дома и чистил тулку-двустволку. Увидев Ивана и Лукерью, он отложил ружьё в сторону, встал и пошёл навстречу им. Егеря посмотрели друг на друга и ничего не сказали, даже слов приветствий. Казалось, что они поняли друг друга без всяких слов. Внучка бросилась к деду, обняла его и закричала:

– Дедуша, дедушенька, извини меня, прости, пожалста! Я пошла в лес и заблудилась, а дядя Актанка меня нашёл. Прости, прости!

Из глаз её покатились слёзы.

– Ну, будет, будет, – успокаивал дед, гладя её по волосам. – Подумаешь, погуляла немного. Не пропала ведь. Успокойся, девчуша моя хорошая. – Он достал из нагрудного кармашка носовой платок. – На-ка вот тебе носовичок, вытри слёзы-то, а то чай солёный будет. Любишь солёный чай?

Девушка подняла голову, глядя на деда счастливыми глазами:

– Нет, дедуша, я не люблю солёный чай, я люблю чай с твоим мёдом.

– Вот и хорошо, пошли вечерять.

Пока трапезничали и чаёвничали, дед Устин рассуждал:

– Я вот тут тебе, девчуша, свою старую тулку приготовил. Без неё чтоб никуда больше не ходила. Поняла ли? В тайге человеку без оружия нельзя. Мало ли чего может случиться.

А Лукерья сказала с сожалением и глубоким вздохом:

– Я и стрелять-то не умею, боюсь, оно так грохочет. И для чего оно мне. Лучше я никуда ходить не буду. Застрелю ещё кого.

– А к чему зря палить-то, – напутствовал дед. – Упаси боже стрелять в человека или в зверя.

– А если на меня медведь, волк или росомаха нападёт, тогда что?

– Чо да чо! Зверь, он тоже живой, тоже смерти боится и жить хочет. Зазря нападать не станет. Ты в глаза-то ему гляди: если он сам боится, то дай ему уйти, а если нападает, то и этому есть причина – голодный, не в настроении или не ндравится ему что-нибудь.