Александр Никонов - Амурский ангел. приключенческий роман

– Дедуш, ты говоришь о них, как о людях.

– Люди-не люди, а живые существа. Что было бы, если каждый палил направо и налево без разбору, а? Ни одного зверька бы не осталось, и жили б мы тогда не в тайге, а в пустыне. Ружьё-то для чего в тайге нужно: чтобы пугнуть кого, подать сигнал бедствия или, в случае крайней необходимости, оборониться, а не для того, чтобы пулять, куда ни попадя. А как с ним, с ружьём-то, управляться, я тебе покажу. Поняла ли?

– Поняла, дедуша, – покорно ответила правнучка. Немного подумав, добавила: – Только вот не поняла, как я могла заблудиться. Я ж совсем недалеко ушла, по речке и по солнышку ориентировалась. Нас в школе учили, что солнышко всегда на юге, а, значит, на одной стороне.

Дед Устин сдержанно рассмеялся.

– Глупенькая, солнышко тоже живое, оно на месте не стоит. Вот скажи, сколько ты проплутала?

– Не знаю, – пожав плечами, ответила Луша. – Мне казалось, что времени прошло совсем немного: час или два.

– В том-то и беда. Ты проплутала не меньше четырёх часов, как Иван вон говорит. А за это время земля повернулась на целых шестьдесят градусов. Ты бочок-то солнышку подставила да пошла, а того не уразумела, что по другому пути идёшь…

Иван Актанка, поев и попив чаю, опять засунул свою трубку в рот, разжёг её и неподвижным взглядом уставился в ту сторону, откуда на него смотрела вечность. О чём он думал в эти минуты, понять было невозможно. Но одно было ясно, что этот человек и есть частица той самой вечности.

На следующее утро старик растолкал внучку пораньше, когда ещё было темно и, как говаривал дед, черти в кулючки не бьют:

– Вставай-ка, голуба, хватит барничать. Да не вошкайся, до жары поспеть надо.

– Что так рано, дедуша, я спать хочу.

– Сбирайся, сбирайся, за напрыском поедем.

– Напрыск? – удивилась «голуба», – А что это такое?

– А это медок, первый медок так называют. Да не разлеживайся-ка!

– Ой, дедуша, я пчёл боюсь, – заныла девушка.

– А чо их бояться, пчёлки, они добрые. Это люди стервяками становятся, а пчёлки чо: ты их не тронешь, и они тебя не тронут.

Когда побросали в лодку всё необходимое, Луша ещё зевала и всё надеялась, что поход за мёдом дед отменит, но старик деловито уложил всё и сказал:

– Всё, девчуша, запрыгивай, да поплывём.

Уже под вой мотора девушка спросила:

– Далеко нам плыть, дедуша?

– Не, тут, рядом, на болотах, большой кучерган есть. Там живут мои пчёлки.

– А что такое кучерган?

– Ну, остров, значит. Вот пройдём жирун, дохлую воду, а потом по протоке и до кучергана доберёмся. Там страсть как простовольно, пчёлкам самое место: и вода рядом, и медоносу всякого полно, – рассуждал дед Устин. – И поддержиха растёт, и мать-мачеха, черноголова, серпухи, кипрея много…

Лукерья уже не спрашивала, что такое жирун, дохлая вода, речь её прадеда была такой причудливой, непонятной, но она ласкала слух девушки, как прохладный ветерок ласкал её кожу на лице и на руках. И ей было так хорошо, как не было хорошо ещё никогда. И она удивлялась сейчас, почему раньше в её жизни не было таких прекрасных мгновений. А утренняя заря, стыдливо румяная и заспанная, вдруг в одно неуловимое мгновение вспыхнула и превратилась в ослепительный день, когда солнце неожиданно вынырнуло из-за сопки и залило всё вокруг ярчайшим светом. И тут же в ноздри ударили запахи хвои, незнаемых ею цветов, волглости и чего-то ещё неопределяемого.

От восторженного созерцания девушку оторвал лёгкий толчок и тишина, наступившая после заглохшего мотора, которая постепенно стала заполняться шелестом листвы, пением птиц и голосом деда:

– Вот, девчуша, и приплыли. Помогай-ка, хватит ртом комаров ловить.

Наконец, добрались до пасеки, которая и состояла-то всего из трёх ульев. Луша предупредительно накинула на голову сетку-накомарник и надела на руки перчатки и удивилась:

– Дедуша, а где же пчёлы?

– А спят ещё. Вот солнышко пригреет, тогда и на работу полетят. Да не вошкайся ты, за час успеть надо.

Небольшую, на две рамки, медогонку установили метрах в тридцати от ульев. Дед Устин таскал рамки, вставлял их в пазы медогонки и приказывал:

– Крути давай, а то дотумкаются скоро и тогда, деваха, от них спасу не будет. Да не сильно крути-то, а то соты все повываливаются. Вот так, хорошо, – поучал старик.

Когда весь мёд слили в тарки, как дед называл бидоны, и снесли всё в лодку, старик предложил:

– Не хочешь пчёлок посмотреть?

– Не, я боюсь, дедуша.

– Как знаешь, а мне сходить надо.

И всё-таки, переборов боязнь, Лукерья пошла вслед за дедом. Он возился около ульев с дымарём и ласково с кем-то разговаривал:

– Но-но, чать, не последнее отобрали, хватит и тебе, и твоим деткам. А ты куда не в свой улей лезешь! Вот пьяница, тебя ещё не хватало тут, взбулгачишь всех. Лети, лети в свою семейку.

– А почему пьяница-то, дедуш? – спросила Луша.

Дед Устин только сейчас заметил внучку, повернул голову.

– А, пришла всё ж-таки! Антиресно? Бываю такие, внучка, пьяные пчёлы, что лезут не в свой улей, рой расстраивают, работать мешают. Таких и называют пьяными.

Следующей ночью Лукерья спала так крепко, как не спала ещё никогда в своей жизни. И снилось ей, что она пчёлкой летит над зеленком, садится на цветы и собирает с них нектар.

Денис Костомарь долго не мог выловить уфолога Юрия Александровича Острова, адрес и телефон которого ему дала в библиотеке Соня Рейнер. Сначала телефон просто молчал, потом трубку взяла женщина, которая пропела мягким, нежным голосом:

– Да, слушаю вас.

– Здравствуйте, – обрадованно поприветствовал Денис и представился: – Денис Виленович Костомарь, журналист областного телевидения.

– Добрый день. Рада слышать представителя столь замечательной профессии. Что бы вы от нас хотели?

– Видите ли, мне бы хотелось поговорить и, желательно, встретиться с Юрием Александровичем. Это возможно?

– Невозможного ничего нет, уважаемый Денис Виленович, – снова запела она, – но в данный момент это не представляется возможным. Он сейчас в экспедиции на Сихотэ-Алине.

– Вот как. Очень жаль, – огорчился Денис. – Я так надеялся обсудить с ним один очень важный вопрос, который наверняка заинтересовал бы его.

– Собственно, послезавтра Юрий Александрович как раз возвращается. Что ему передать?

– Будьте добры, когда он вернётся, пусть позвонит в телецентр или домой. Запишите, пожалста, мои телефоны.

Остров позвонил в обед, как раз в тот момент, когда Денис и Тимофей Качков жевали в операторской бутерброды и запивали их чаем. Взял трубку Качков:

– М-да. Какой ещё острый? Что?

– Это мне, мне! – закричал Денис и вырвал трубку у товарища. – Да, да, слушаю! Да, это я Костомарь. Вы извините, это тут мой товарищ острит. – Пауза. – Понимаете, Юрий Александрович, хотелось бы встретиться с вами непосредственно, потому что по телефону разговор будет беспредметным. Предмет разговора? Надеюсь, он будет вам интересен. Хорошо, у вас, в семь вечера. Хорошо. А можно, я приду с товарищем? Да, да с этим самым остряком. Он очень нужный, даже необходимый человек. И уверяю вас, очень хороший. Да, да, до свидания.