Леонид Корычев - Отступники

Итоговый хронометраж завершившейся драмы равнялся секундам пятнадцати не более. Наступила тишина. Безымянная анализировала результат. Я меланхолично окидывал взглядом зажигавшиеся в ночи окна. Разбуженные громыханием жильцы выглядывали наружу, пытаясь разобрать хоть что-нибудь в густой мгле. Тут я обратил внимание на сидящую неподалёку компанию трясущихся подростков, изрядно побелевших от страха. Мне стало очень совестно за их временную способность выделяться на чёрном фоне, подобно белым медведям.

– М-да… страшная штука… этот пмс… – только и смог выдавить я, обращаясь к несчастным.

Покуда я размышлял о надобности помахать вслед убегающим платочком, которого у меня всё равно не было, Безымянная подошла к столбу со змейкой, притворявшейся мёртвой, мужественно терпевшей боль от нескольких переломов рёбер. После лёгкой встряски конструкция заходила из стороны в сторону, будто вкопанная в землю зубочистка. Карманы рептилии поспешили расстаться с содержимым. Едва не разбившийся телефон начал выказывать признаки одержимости. Витая в воздухе он сам собой отрегулировал все понадобившиеся для съёмки параметры, сделал один единственный снимок Безымянной в полный рост, фривольно интерпретировавшей позу всех несущих возмездие во имя луны. Модель критически оценила получившийся кадр, но в целом осталась довольна собой, аккуратно (по сравнению с остальным) бросив готовый компромат на землю.

Всю оставшуюся дорогу, проделанную частью пешком, а частью на утреннем общественном транспорте, я изводил Безымянную, напевая «гоп-стоп, мы подошли из-за угла». Вопреки приподнятому настроению и взбудораженной нервной системе остаток утра я проспал как убитый.

Весь следующий день моя боевая подруга простояла подле окна, не шелохнувшись, превратив себя в сканирующее устройство. Я же добывал сведения традиционно земными способами. Безрезультатные раскопки информационного поля не выявили реальных следов вчерашней вылазки.

Попробуй тут не схватись за голову и не начни выдвигать гипотезы одну нелепее другой. Моя склонность к упрощению хода мыслей, а не к бурению глубоко залегающих твёрдых пластов подсознания, пришлась весьма кстати. Руководствуясь «Бритвой Оккама», я отсёк нелепые домыслы. Следом за достижением внутренней гармонии через признание себя сумасшедшим выстлалась прямая дорога до вывода о нежелании излечиться.

Конечно, довольно много факторов свидетельствовали в пользу иного объяснения. Их смакование потенциально позволяло убить много времени, но не позволяло и на шаг приблизиться к разгадке. Человеческому мозгу легче доказать самому себе наличие некой скрытой болезни, чем подкрепить тезис о чужеродном вмешательстве. С позиции умалишённого отсутствие образцово-показательной повальной истерии в масс-медиа по поводу невиданных доселе происшествий говорило о вопиющих возможностях заинтересованной стороны (кем или чем бы она не была) в деле заметания следов.

Не выспавшись, я собирался отправиться на боковую куда раньше заведённого обычая. Какой чёрт дёрнул меня вместо банального пожелания спокойной ночи подбросить Безымянной очередную «гениальную» идею? «Безымянная», – начал я: «не знаю, кому ты подаёшь сигналы, но немотивированными актами хаотичного вредительства землян не проймёшь. Им нужно что-то простое и мощное, как гвоздомёт, грандиозное, взывающее к древним инстинктам, наряду с этим неоднозначное, как анонс двадцать шестого сезона наскучившей мыльной оперы. В общем, если не надорвёшься, сотвори где-нибудь крутящийся столп света особо крупных размеров. Он может ничего не разрушать да и вовсе не двигаться с места, главное пусть будет заметным и источает из себя флюиды невежества».

Поутру мне посчастливилось продрать глаза, следовательно, за ночь ничего знаменательного не случилось. Отнеся это к добрым предзнаменованиям, я всё же не спешил выскакивать из кровати, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям; бодрящие электрические импульсы гуляли вдоль позвоночника; а вот это было уже совсем не к добру.

Размеренно вдыхая и выдыхая, я не стал откладывать свидание с неизбежным. Безымянная по-хозяйски развалилась на кухне подле стола. Она исподлобья смотрела в воздух перед собой, лениво пережёвывая бутерброд. Считывающие видимую только ей картинку зрачки сфокусировались на мне. Не прекращая жевать, Безымянная пригласила разделить с ней трапезу дружелюбным мычанием и зазывным взмахом руки.

– Что смотришь? – я уселся рядом.

– Новости.

– Есть интересные?

– Посмотри сам.

Кухня за долю секунды преобразовалась в какой-то командный центр. Всюду замельтешили трансляции телевизионных каналов на всех языках. Аудиодорожки, воспроизводимые одновременно, слились в какофонию.

– Не хочу, – отмахнулся я от информационного перенасыщения, – хочу как Великий Нехочуха, сгрузи мне всё прямиком в мозг.

– Побочных эффектов не боишься? – рука с бутербродом, трагически обессилев, медленно опала на стол. Происходит такое всего в двух случаях: при смерти или высшей степени удивления.

– Меня начинают стращать, интересно. Я почему-то уверен, что проявление упомянутых побочных эффектов целиком и полностью зависит от твоего настроения, – ожидая чистосердечного признания, я отвратительно дружелюбно уставился на Безымянную.

– Не совсем так, – спустя несколько минут отрапортовал ментат, возвращаясь к бутерброду. Трудно представить объёмы данных, переворошённых ею, коль их дефрагментация в чёткую логическую цепочку заняла столько времени.

– Ну ладно, расскажи своими словами… Не надо, мне уже всё понятно, – конец первого предложения я проглотил, а второе произнёс с лёгким нажимом, сделав наотмашь брезгливый небрежный жест рукой, будто повторно отказываясь от навязчивого предложения, и замолчал от удивления.

Полагаю, самое верное утверждение с позиции сапиенса, проливающее свет на резкую мою перемену: на меня снизошло озарение. Одна из тех вещей, которые невозможно ни предугадать, ни зафиксировать ни одним прибором, они просто происходят.

Где-то глубоко внутри моего черепа, не спеша выехала в свет прожекторов сознания и с беззвучной торжественностью открылась обычного вида картонная коробочка. Вальсируя, её содержимое с лёгкостью вклинивалось в соответствующие разделы головного мозга. Почти всё, во что бы не вмешивалась Безымянная, происходило мгновенно, незаметно, я лишь старался визуализировать свершившееся, прибегая к знакомым каждому образам.

Я точно помнил, что не располагал знанием сводок новостей по всему свету за последние двадцать четыре часа. Теперь же они отчётливо засели у меня в голове. Оставалось ими воспользоваться.