Иван Паластров - Дорога жизни

Наверное в Коряушке уже давно никто не купается, потому что в селе не стало ребятишек, а оставшиеся, наверное, не знают про это малюсенькое озерцо, которое было выкопано руками, в красивом месте, в поскотине.

Июль месяц подходил к концу. В огородах уже выросло полно всякой зелени: огурцы, лук-перо, горох и много еще чего, чем мы могли бы поживиться по чужим огородам. Конечно, все это росло у каждого из нас, но чужое всегда было слаще. Вокруг плетней, которыми были огорожены огороды, всегда в изобилии росла крапива, лебеда и конопля. Нам, ребятне, не составляло труда незамеченными добраться до грядок и нарвать что попадет под руку. Морковку мы ели немытой, просто обтирали ее ботвой, также и все остальное.

За селом, рядом с поскотиной, было небольшое поле, даже не поле, а участок, на котором росла одна конопля, такая густая и высокая. Вот туда мы после набега на очередной огород и бежали со своими трофеями. В конопле было интересно играть в войнушку, подкрадываясь к неприятелю по протоптанным тропинкам. Когда конопля созревала и появлялись семена, мы в кулак сдергивали макушку, где были зернышки. Помяв их между ладоней, провеивали от листочков. Очистив, кидали зернышки в рот и, разжевывая, глотали. Вкусом они напоминали мак и были очень вкусные. Откуда брались эти заросли конопли, мы не имели понятия, ее никто не сеял. Конопля, как и лебеда с крапивой, росла сама по себе. В то далекое время, мы и слыхом не слышали, что конопля наркотическое растение. Может та, наша конопля, не подходила для этого, может какая-то другая есть… которая у нас в Зауралье не растет, хорошо бы.

В те времена, когда я был еще маленьким, сельские женщины рожали детей дома. До района было далеко, а вести на лошади небыло смысла. Вот и жена старшего брата рожала дома, под присмотромженщины-фельдшера. Рожала трудно, меня загнали на полати, но я все равно слышалее крики. Наконец родился мальчик. В те времена в селе не было детских кроваток и колясок – были зыбки. Зыбки были придуманы в незапамятные времена и разные. Были простенькие, это кто был победней, но были и очень красивые, резные, сделанные с любовью.

Зыбки хранились и передавались по наследству, так же их давали в пользование родственникам или друзьям, у кого появлялся ребенок. Зыбку подвешивали к матице потолка, где для нее был забит крюк и она качалась на стальной пружине, или на тонкой жерди. Так же была зыбка и у нас. Ребенок был не очень спокойным и нам приходилось все время его качать, суя в рот соску.

В то время дети росли крепкими и редко болели, так как кормили их молоком матери, а когда они подрастали, то давали им тоже что ели сами, только пережевывая.

Племянник рос, и как только стал на ножки, и зыбка уже была мала, так как он мог из нее выпасть, ее убрали и он стал спать с нами на печи. Кровать была одна, для брата с женой. Сейчас, в наше время, зыбку не найдешь, да и перестали ими пользоваться – прогресс. Да и детей маленьких кормить стали совсем по-другому, они уже не спят на русской печи.

Полевые станы в колхозе были по обеим сторонам речки. Они были для того, чтобы во время посевных и уборочных работ было где подремонтировать сеялки и колесные трактора. На нашей стороне стан был километрах в трех от села и стоял он на опушке леса. Был там выкопан колодец, чтобы было где брать воду для моторов тракторов и комбайнов. Также из них черпали воду, чтобы напоить лошадей, на долю которых, в то далекое время, ложилась масса работ.

Стоял на стане домик для обогрева в ненастную погоду, где можно было пообедать и даже переночевать. На ночь оставались только те, кто был не женат, так как во время страды дома нужно было рано вставать и идти сюда на стан. Также во время посевной или уборки на стане готовила обеды повариха. Домик был не обычным, а сложен из самана, что для нашего села было редкостью. Саманухи были у некоторых жителей, но они использовались только в хозяйственных нуждах. Домик на стане так и называли – самануха. Он был теплым в холодное время года и в нем было прохладно в летнюю жару. Кто и когда построил этот домик, тут, на полевом стане, не помнили даже старые жители села. Казалось, что он был тут всегда.

Мы, ребятня, летом часто прибегали на стан, в лесу которого всегда было чем поживиться. Тут росла дикая вишня и костянка, тут обирали кусты черемухи, также сюда, в этот лес, ходили за груздями, которые потом мыли у колодца. В саманнухе можно было посидеть с мужиками, которые приходили сюда пообедать и послушать их байки. Во время уборочной страды на стане всегда было многолюдно. Тут был ток, куда свозили зерно от комбайнов и молотилок, которое женщины провеивали от сорняков и мякины. Женщины раз в год, именно в страду, приводили в порядок саманнуху. Они все выметали, мыли и белили, домик приобретал нарядный, веселый вид.

В настоящее время я езжу на родину, в свое село, и иногда проезжаю старые любимые места детства, также и полевой стан. Но с годами, надобность в нем, видимо, отпала, дорога заросла. Не бывает там женщин, никто уже давно не чистит и не белит домик из самана. Да и домика уже почти не осталось, так, только стены с пустыми глазницами окон, которые с тоской и укором смотрят на тех, кто приходит за дарами леса. Саманнуха знала когда-то лучшие времена, времена нашего детства…

Кузня в селе была всегда, даже не одна, а две. Село большое и расположено было на обоих берегах речки. Одна кузня была на той стороне, вторая – у нас, на этом берегу. Мы, ребятня, любили прибегать к кузне, потому как не было интереснее места на свете.

У кузни стояла старая молотилка для зерна, когда-то она работала в поле. К ней подвозили снопы пшеницы или ржаные, совали в барабан и из желоба, откуда-то из нутра, струйкой сыпалось зерно прямо в мешок. Но вот трактором притащили комбайн и молотилку поставили к кузне за ненадобностью. Мы залазили в нутро и нам было так интересно осматривать и понять, как это из снопов получалось зерно.

Напротив кузни была столярка, в которой тоже было что посмотреть. В ней изготавливали деревянные колеса для телег, сами телеги и делали сани-дровни. Двор кузни и столярки был большой, на нем стояли и лежали старые телеги и сани, ждавшие ремонта.

Рядом с кузней стоял станок для ковки лошадей. Лошадь заводили в станок, обрабатывали и обрубали копыта, которые у них растут, как у нас ногти. Это нужно было делать постоянно, потому что необрубленные кромки копыт вырастали и лопались, тогда лошади трудно ходить. Когда все это было сделано со всеми копытами, их ковали, подбирали по размеру подкову и прибивали к копыту. Прибивали специальными гвоздями – ухналями, которые ковались тут же в кузне, как и подковы, к самой кромке копыта. Концы вылезших насквозь ухналей обрезали кусачками. Все – лошадь получила новую обувку и будет в ней ходить, пока не сотрутся шипы. Мы всегда смотрели, как подковывают лошадей и гладили их морды. Нам всегда казалось, что им больно.