Иван Паластров - Дорога жизни

В нашем селе, да и в других тоже, электричество появилось в средине 50-х годов. До этого мы пользовались керосиновыми лампами со стеклом. Были такие же, только без стекла. Они нещадно коптили и давали мало света. В длинные зимние вечера, как стемнеет, зажигали эти лампы, ужинали и мы лезли на печь. Ставили лампу на полочку и я читал какую-нибудь книжку. Керосин покупали в магазине, где был построен отдельный сарайчик с бочкой керосина. Покупали кто во что: у кого-то были специальные бидончики с узким горлышком, у нас была стеклянная бутыль на четыре литра и называлась она – четверть. Это значит четвертая часть пуда.

Но вот в колхоз привезли генератор, который вращал дизельный мотор. По селу протянули провода на столбах и провели в дома свет, в каждую комнату по лампочке, розеток не ставили. Во-первых генератор был слабым, да и розетки без надобности, электроприборов не было никаких. Свет давали как стемнеет и до 23 часов, позднее, кому нужно, переходили на лампы. Конечно мы были рады и такому свету и нам казалось, что нам повесили по солнцу в каждый дом, потому как лампочка светила на много ярче керосинки. В дальнейшем поставили генераторы мощнее и тогда уже свет был дольше и появились розетки. Цивилизация пришла и в село,

Тогда, после войны, экономика страны поднималась быстро, Строились заводы и фабрики, энергии нужно было все больше и больше. Для этого строились электростанции и в селах тоже отпала необходимость в своих маленьких электростанциях. Свету хватало всем и цена на него была чисто символической.

В наше время в каждом селе есть детский сад с воспитателями, у них есть программа и какие-то правила по обучению своих подопечных, то-есть готовят детей к школе. В то далекое время тоже был детский сад и мы называли его почему-то ясли. Может потому, что дети в нем были всех возрастов и все вместе, то-есть не делились на группы. Да и детей в садик ходило мало, как-то обходились. У кого в семьях дети были школьниками, то младших оставляли на их попечение. Садик располагался в старинном деревянном доме, с красивыми резными наличниками. Во дворе стоял амбар, срубленный из бревен с двухскатной крышей. В доме было всего две комнаты и сени с кухней. Садик работал только в теплое время года, зимой он не работал. В нем зимой почему-то всегда били шерсть для валенок, ставили шерстобитный ручной станок и, кому нужно было расчесать овечью шерсть, пользовались этим станком.

Кормили в садике только в обед, утром завтракали дома. Кормили тем, что было в колхозе, а в колхозе было все, от овощей и до мяса. Вечером тоже не кормили, но давали с собой хлеб. Хлеб был свой, деревенский, такие белые калачи. Их пекли их в русской печи кто-нибудь из сельских женщин, по договору с колхозом. Пекли хлеб не только для садика, но и для тех, кто был весной и осенью занят на полевых работах. Хлеба давали по куску, я не помню какой был у него вес, но небольшой. Когда резали калач на эти пайки, всегда взвешивали на весах с маленькой гирькой и всегда точно отрезать не могли, добавляли маленький кусочек – довесок. Так называли этот малюсенький кусочек. Он считался самым вкусным, потому как съедался сразу тут, в садике, остальное приносилось домой.

Почему так делалось? Да потому, что белая мука была не в каждом доме и белый кусочек это был деликатес. Почему не кормили в садике утром и вечером, я этого не знаю. Но прошло и это трудное время, жизнь налаживалась после войны и людям становилось все легче. Может, дальше стали кормить детей утром и вечером, но довеска им уже не давали, может это и лучше, но они не знают, что такое самый вкусный довесок белого калача.

В селе конечно же было сливочное масло, было в тех семьях у кого были коровы. Лишнее молоко сдавали на сепараторную села, где его перегоняли на сливки, а из сливок делали масло. Но это делали те семьи, у кого молока был избыток, ну, например детей не было или был, то один ребенок. У кого была семья больше, то молоко съедалось дома и на масло не оставалось. Колхозное молоко со сливками увозили на районный молокозавод.

А для постного масла в колхозе была небольшая маслодельня, такая примитивная и простая. Маслодавильня, так наверное лучше подходит, потому что масло выжимали под самодельным прессом из каких-то семян. У нас давили из горчицы, да, из такой желтой горчицы, похожей на пшено. Вначале ее раздавливали вальцами, которые вращались лошадью ходившей по кругу и через вал вращение передавалось на вальцы. Через вальцы прогоняли не один раз, затем эту смесь запаривали в котле, который был встроен в печку топившуюся дровами. Затем эту распаренную кашу перекладывали в чугунный ящик, с толстыми стенками и дном со множеством отверстий. Вовнутрь вначале помещалась мешковина, а в нее заворачивали горчичную кашу. Сверху накрывали тоже толстой чугунной плитой и давили прессом. Пресс тоже был простой и сделан из толстого бревна в два обхвата и длиной метров пять. Один конец закреплялся шарнирно возле ящика, а другой, тонкий конец, поднимался и опускался с помощью толстого деревянного винта. Винт вращали два человека длинными толстыми палками, всунутыми внизу винта. Таким образом винтом опускалось бревно и давило на чугунную крышку ящика с распаренной горчицей.

Внизу ящика было сливное отверстие для масла. Масло стекало в масляный бачок. У нас дом стоял рядом с этой маслодельней. Мы, ребятня, жившие поблизости, всегда знали когда будут давить масло и ждали этого. Конечно мы помогали чем могли тем, кто масло давил, гоняли лошадь по кругу и так что по мелочи.

И вот наступал момент расплаты за наши услуги, нам наливали в железную кружку масла, немного, ровно столько чтобы хорошо намаслить кусок хлеба, принесенный с собой. Серый хлеб с горчичным свежим маслом, не было и нет ничего вкуснее. Это был сверх блаженства после пустых щей. Я помню этот вкус, вкус хлеба с горчичным маслом, это были счастливые минуты, мы ждали этого момента.

В наше время, я попросил жену купить горчичного масла, она купила и вкус совсем не такой, это масло очищено и не имеет запаха, не имеет того вкуса, который был в нашем горчичном масле.

Нет, у нас в Зауралье их называют не стога, их называют – зароды. Когда созреют травы и зеленка, посеянная для сена из овса и вики, начинается сенокос. Это значит все село, кроме доярок и пастухов, будут заняты на сенокосе. Ребятишек старше десяти лет это тоже касалось – они свозили сено к месту, где делался зарод. Зарод, это большая длинная скирда. Зимой её нельзя утащить тракторами, как это делают со скирдами, в зароде много тонн сена. Время сенокоса, как и уборка зерновых, напряженное: нужно успеть скосить, высушить и убрать в зароды сено. Но это было самое веселое время. На сенокосе все работали вместе, погода всегда была хорошей, теплой и без дождей. Утром все собирались на конном дворе. Мазали оси телег дегтем, который, как нам казалось, вкусно пахнет, запрягали лошадей. Бригадир давал задание взрослым и мы все на телегах отправлялись в поле. Если убирали зеленку, то ее скашивали тракторной или конной косилкой, зеленка сохла и ее сгребали, опять же тракторными граблями в валки. Зеленку на телеги или волокуши грузили бабы, а мужики это сено сметывали в зароды. Работа эта была тяжелой, потому как зарод рос и поднимать нужно было все выше. Поднимали сено деревянными трезубыми вилами, зацепляя сразу половину копешки. Зароды тоже нужно уметь делать и это всегда делали те, кто умел. Зарод получался ровным и с хорошим верхом, как новый дом с двухскатной крышей. Сверху зарод перекидывали тонкими неочищенными жердями, связанными попарно, это чтобы ветром не разворошило сено. Но было и лесное сено: это обкашивались все кусты. Обкашивались вручную, ворошили и сгребали в валки. Это самое лучшее сено, оно всегда было зеленым и мелким, но очень тяжелым. Сено это давали на ферме только маленьким телятам. Обедали все под зародом или на опушке леса. Доставали снедь, в основном – хлеб, огурцы, яички, молоко. Мяса у селян летом не было, потому что не было холодильников. Поев, немного отдохнув, продолжали работу. Незаконченных зародов не оставляли, так как мог пойти дождь и вся работа пошла бы насмарку – зарод пришлось бы раскидывать для просушки. Для частных коров, тоже нужно сено, и косили все по своим делянкам, косили кто как мог и когда мог. Выходных в страду в колхозе не бывает.