Николай Старинщиков - Леший

Я двинулся к дому. Входная дверь на врезном замке. Открывается наружу. Если ее выбивать, то вместе с косяками. Но мне очень надо в нее войти, потому что именно в этот дом, провисая на столбах, идет витой телефонный провод. Не обойти ли вокруг дома? Однако не успел я завернуть за угол, как на меня бросилась, встав на задние ноги, собака. Мраморный дог. Черепок здоровенный, круглый. Глаза кровью налились. Успев обдать слюной и сипло рыкнуть, он лег, извиваясь, на дорожку из рисунчатого булыжника. Сухая еловая палка острым концом насквозь пронзила его. Дог с сожалением взглянул в мою сторону и закатил глаза, дернув ногами.

«Сволота… – Меня трясло от случившегося. – Ты разорвал бы любого, ребенка или старика…»

У собаки были повадки охотника. Возможно, его натаскали на людях, и эта тварь уже пробовала человечину…»

К собаке не было жалости. Я едва переводил дух. Слишком неожиданным оказалось нападение. Однако собака оказалась чересчур самоуверенной и не подняла шум. Кругом по-прежнему никого. За углом, в зарослях вишни, виднелось строение с резными наличниками на окнах. По-видимому, это баня. Любят у нас резьбу. Здесь же оказалась еще одна дверь, ведущая в дом, собранная из плотно пригнанных дубовых досок с длинными коваными накладками поперек, стилизованными под старину. Эта дверь тоже открывалась наружу.

Выбивать косяки или открывать замок не пришлось: я потянул за ручку, и дверь легко, без скрипов, подалась. Широкий стальной засов оказался не задвинутым. Он был никому не нужен. Его игнорировали за ненадобностью. Возможно, его даже презирали.

От двери шел коридор, в конце которого виднелась в полумраке приоткрытая застекленная дверь. Я вошел в нее: просторная комната с тремя окнами на пустынную улицу, круглый стол, кожаный диван казенного типа. В мебельной стенке телевизор. Громоздкий телефонный аппарат, наподобие корабельных переговорных устройств, вызывающе висел на стене.

«Тебя-то мне и надо, – подумал я, потому что остальное было делом техники. – Даже если в доме будут люди, я все равно сегодня позвоню».

В трех помещениях на первом этаже оказалось пусто, зато на втором была обнаружена дама, в шортах, лет шестидесяти. Она спала поверх покрывала лицом кверху, выставив в мою сторону грязные подошвы ног. На окнах висели витые решетки. Дверь открывалась наружу, поэтому не составляло труда просто подпереть ее стулом, подоткнув спинкой под массивную ручку. Несмотря на очевидный шорох, женщина не проснулась.

Опустившись вниз, я снял трубку с рычага: сигнал мощный, устойчивый. Теперь лишь набрать условный код, и в нашей конторе практически сразу прозвенит звонок.

– Слушаю вас, – ответили мне, не назвав ни звания, ни должности.

Я поздоровался и спросил, как поживает мама и может ли она выслать денег. Мне ответили, что «мама вышлет денег». Сокращенно фраза читалась как МВД – Мама Вышли Денег. Точно так же, как ВДВ – Войска Дяди Васи.

– Вас беспокоит Толик, – продолжил я.

– Я узнал тебя, Толя. Ее нет пока дома.

– Ах, как жаль. Она так мне нужна. Передайте ей, если она не прочитала рукопись моей книги, то пусть поторопится. Буду просить об отмене отпуска, потому что сейчас выгоднее вновь попасть в командировку. Так будет лучше для всех. Похлопочите о моем новом назначении по месту моего пребывания. Буду ждать ее в гости, как она обещала, в следующий четверг на железнодорожном вокзале. Со мной будет Ревиста.

– Хорошо, передадим. Больше ничего? – спросили в Москве.

– Я в тугом переплете. Мне трудно. Но есть надежда, что это как раз моя специализация. Пусть мама захватит чемоданчик с моими вещами. Там должны быть конспекты и записная книжка.

– Понятно… Передадим.

– Забыл сказать, что волосы у меня на голове совсем выпали. Я теперь голый, как шар. А то она увидит меня и напугается. Жду!

Я опустил трубку. Не трудно будет расшифровать мое послание. Тут и шифровки-то почти никакой. Поднимут приказ об отправлении в отпуск – там вся информация о моих планах на отпуск – где буду находиться, чем заниматься. Так что в четверг – у главного входа на вокзал. Ревиста – это журнал по-испански. Фото хранится в личном деле. О своем внезапном облысении я предупредил, так что курьер меня должен узнать. Чемодан бы только уложить как следует не поленились. В особенности командировочный набор. С его помощью можно сводить концы с концами и при случае не дать себя в обиду. Зависимость от кого-либо, даже в самом малом, ничего хорошего не сулит.

У стены в коридоре стоял холодильник. У меня разбежались глаза: холодильник был набит продуктами питания и водкой. Чего здесь только не было. Даже перечислять и то озноб берет, и я захлопнул дверцу. Поднявшись наверх, я убрал от двери стул и вновь спустился вниз.

На столе, рядом с настольной лампой, стоял письменный прибор и лежала записная книжка. Выдрав из нее листок, я написал корявыми печатными буквами: «Приберись в лесу, короед. Лес – не мусорная свалка. Леший».

Держа в руке записку, я вышел из дома и двинулся в обратном направлении. Кобель с сучком в теле лежал на прежнем месте.

«Сам виноват», – мелькнуло у меня в голове. Нагнувшись, я сунул под его лапу записку.

Напоследок я оглянулся и, заметив торчащую в клумбе лопату, прихватил с собой. Пора обзаводиться хозяйством. Еще бы ведро – и можно отправляться на заготовку картофеля. На большее претендовать не приходится. Собственность отягощает. От нее делаешься неповоротливым. К тому же, это будет кража. Спички тоже теперь есть. Я взял их со стола у дамы. Подумать только, как крепко спит человек. Даже не слышала, как к ней пришел гость. Наработалась, бедная, устала и спит. Ночь напролет. С открытыми дверями. Ну да ничего! Мертвый кобель страху теперь ей нагонит. Навек отучит дверь нараспашку держать…

Тем же путем, не встретив ни единого человека, я возвратился к лощине. Позади забор. Впереди огромный лог, поросший непролазным пихтачом. На дне его неслышно бежит в траве ручей.

Подобрав старое ржавое ведро, я перелез через чей-то трухлявый забор. «Где наша не пропадала», – решил я и тут же подкопал три развесистых картофельных куста. Розовая картошка походила на пушечные ядра, но кожура была еще слабая.

Набрав почти ведро, я опустился вниз к пихтачу. Развел костер из сухого валежника, дождался, когда он прогорит, и положил несколько картофелин в горячую золу. Голод – не тетка. Ребра еще с утра грозились вылезти наружу. Впрочем, общее состояние значительно улучшилось. Жар отступил. Старый дедовский способ, голодание, помог и на этот раз.

Пока пеклась картошка, я опустился в лощину, подобрал в траве у ручья пластиковую бутыль с надежной пробкой. Из бутылки еще не улетучился характерный запах лимонного напитка. Значит, бутылкой пользовались по прямому назначению. В нее не наливали опасные для организма вещества. Надо лишь ополоснуть, и надежная посуда будет всегда под рукой – крепкая, долговечная и, главное, легкая. В моем положении каждый грамм в тягость.