Евгений Кремнёв - Мой любимый пират. Повести

– Да, нет проблем, юноша!.. – прервал его излияния Гангут. – Калина!..

Маленькая блондинка скинула с себя рубаху и, голая по пояс, уселась на стол напротив Ивана. – Смотри! – Калина с силой воткнула пальцы себе под грудь. Брызнула кровь, подула – кровь запеклась. Она раздвинула кожу, погрузила пальцы еще глубже, с треском раздвинула ребра, в разорвавшейся кровавой материи показался пульсирующий слизистый комок. «Сердце» – догадался Ваня. Подошла Машка, дотронулась до пульсирующего комка. – Это – аорта, – сказала она Ивану. – Между аортой и сердцем находится центр жизни. Тень, попадающая в это место, может позаимствовать у человека с той стороны оболочку.

Калина вытащила ладони из своей ужасной раны и, дрожащая и потная повалилась навзничь на стол, опала как проколотый мяч, и стала плоской. Потом вскочила и закричала тонким мультяшным голосом. – Ой, мне больно, Гангут! Ой, надуй меня скорей! Ой, больно!.. – Гангут взял плоскую флэтку подмышку и вышел в боковую дверь.

Машка склонилась над Ивановой рукой и дунула. Пух облетел, и рука стала походить на сосуд, набитым водорослями. – М-да, так ни фига ни видно – запутаешься.

– Вот, смотри, – она закатала свой рукав, пережала вены у локтя и поработала кулаком. – Ты кровь из вены сдавал?

Иван кивнул.

– Вот эта вена – «медиана-субити» по латыни, ты попадаешь в эту вену…

– Как?

– Гангут объяснит.

– …в эту вену и ждешь. Будет темно. Потом увидишь человека, того, в которого ты внедрился. Как можно быстрей обними его и – вcе. Не вздумай медлить.

– А если не успею?

– Успевай. Что ты бабка восьмидесяти лет!

– Хорошо успел, а что с этим человеком будет?

– C ним вcе в порядке будет, ты позаимствуешь у него часть молекулярного слоя.

– Ну, а если не успею все-таки?

– Вот ты противным какой! Не успеешь – значит, человек этот сойдет с ума, а для тебя его тело станет тюрьмой до самой его смерти.

– Ясно. Не пойму только зачем Калине нужно было это все показывать, мучая себя, когда ты мне все ясно и понятно объяснила?

– Зато пердун сейчас её надувает, а это, ох как приятно! Оргазм просто потусторонний! – Ивану послышались в этом ревнивые нотки.

Раскрылась дверь, и вошли – распаренный Гангут и Калина за ним – опять трехмерная; она на ходу натягивала рубаху, толстяк платочком вытирал рот. Гангут вытянул из пиджака что-то на дезодорант похожее и на ходу пшикнул на Иванову руку – она опять покрылась оболочкой. – Так эстетичней, – пояснил он. – Я поклонник всего прекрасного. – Он похлопал по заду маленькую блондинку.

Взобравшись на свое кресло-трон, он нахлобучил корону, порылся в ящике стола и катнул через весь стол что-то матово блестящее. Это оказался маленький – похожий на акулий – зуб, острый, как бритва. Калина взяла зуб и приказала Ивану. – Положи левую руку ладонью кверху. – Она склонилась над Иваном.

– О! А это что?

Машка тоже наклонилась.

На его ладони проступал смутный темный круг. Калина подула: ладонь подернулась изморозью, потом льдом. Лед лопнул, и из Ивановой ладони выскочила черная клипса.

– Вот те фокус! – оказала Машка. – Это твоей зазнобы аксессуар?

– Да-а! – удивился Иван.

Машка бросила клипсу Гангуту, тот поймал ее на лету и кинул в один из своих многочисленных ящиков. Калина, между тем, приложила зубок к указательному пальцу Ивана и подула. Иван задрожал, загудел, как трансформаторная будка, изнутри засиял кроваво и медленно погас. Из бесплотного пальца чужеродным отростком хищно торчал зуб с кровавым сиянием внутри.

Иван поднял ладонь и в туманной оболочке его головы налились красным сумасшедшие глаза маньяка.

– Теперь заключительная инструкция, – продолжил Гангут. – Когда ты вздумаешь в кого-то внедриться, по возможности делай это часа в три-четыре ночи, когда человек спит крепче всего и почти ничего не чувствует. …Ты прокалываешь вену. Через какое-то время, когда он почувствует укол, тебя уже втянет внутрь. Завладев оболочкой, ты можешь управлять человеком по своему усмотрению, но это не все. Уже находясь в этой оболочке, ты можешь проникнуть в любое существо, будь то хорошая бабенка, или ничтожная блоха, и тоже управлять ими по своему усмотрению. Но и это еще не все. Находясь в оболочке, ты можешь создавать видения. Реальные как кино. Коготок же тебе нужен для смены оболочек. Но… – Гангут поднялся с кресла. – …Во всяком деле есть свое «но». У флэтов и теней – особенно. Если там, на той стороне, есть вполне понятные и известные «но», выражаемые упрощенной формулой: если ты поступаешь так – пожалуйста, но… и здесь следует какая-либо форма расплаты за данный поступок и это вполне прогнозируемо, то у нас этого нет, ибо наше «но» непостижимо. Непостижим закон его применения. Те, кто сталкиваются с этим «но» – исчезают, или оказываются не там, где планировали. Если для людей с той стороны непостижимостью является смерть, то для нас непостижимость – «но». И если для людских поступков есть великий тормоз – страх непостижимой смерти, то у нас страха нет, но есть великое «но»…

…Когда впечатления от кино рассеялись, к Инге вновь вернулись злость и досада на Ивана, нелепой выходкой испортившего их почти интеллигентное расставание и поставившей ее в дурацкое положение перед новым кавалером.

Она шла, опершись на Олегову руку, изредка поглядывая на него – мачо с перебитым носом, полную противоположность субтильному Ивану. Так поглядывая, она решила сегодня же, а не завтра, как положено порядочной девушке, отдаться ему. Именно – сегодня, в сей час назло маме (точнее – Ивану) Инга решила отморозить уши.

…Она сидела на разобранной кровати и, прихватив жемчужными зубками пепельно-русую прядь, поглядывала на раздевающегося Олега; заметила перхоть на своем плече атласной кожи, сдула её. Олег прекратил раздеваться и сказал, что ему что-то попало в глаз. Инга сказала, чтобы он был мужчиной и не обращал внимания – глаз проморгается.

Затренькал телефон.

– Давай отключим, – предложил Олег, и потянулся к вилке. – Не надо! – остановила его Инга, решив проверить настойчивость абонента, имя которого, как она полагала, Иван. Телефон не унимался, и Инга сняла трубку, намереваясь нанести последний удар бывшему любовнику и известить его о том, что она сейчас… Тут она задумалась о романтическом эквиваленте слова «трахнется». Ну да ладно – трахнется!

– Да, я!

Инга слушала, потом внезапно побледнела. – Разбился?! Насмерть?! – Инга несколько раз стукнула трубку об стол. Опять переспросила. В трубке подтвердили: «Да, разбился насмерть! Тачка всмятку – восстановлению не подлежит!». Инга закричала, что ей по фиг тачка, ведь человек погиб!

Она медленно положила трубку мимо рычага. Пищит. Она опять положила и опять мимо. Да, пофиг!