Тиана Каракада - Невероятные, но правдивые истории про Сеню

Но этим дело не закончилось. Рано утром Клава подоила корову, погнала её за калитку, а там уже соседки перемигиваются. Позор! Вернулась Сеню будить, и такая на него злость взяла! За все его проделки, шутки глупые, а тут ещё усы эти противные! Клава, предвкушая сладкую месть, взяла острую бритву и подошла к Сене. Он спал на боку, и она точно знала, что сейчас – хоть стреляй – он ничего не почувствует. Добрая женщина решительно занесла руку с бритвой над головой мужа, секунду помешкала… На шее мужа беззащитно пульсировала артерия… Клава прицелилась и, резко опустив руку, … соскоблила правый ус! Хотела, было, повернуть мужа и сбрить левый, но тот неожиданно проснулся.

– А? Уже вставать?

Состояние у Сени с утра было вчерашнее, но вот ситуация сложилась другая. Был понедельник. Сеня сунул голову под струю воды, глянул в узкое зеркальце, что стояло за мыльницей, увидел свои опухшие глазки, вздохнул, наскоро вытерся полотенцем, крикнул: «Клав, я пошёл на работу, – и прибавил про себя: – сердится, наверное».

Я как раз выкатил свой старенький МТ, чтобы ехать в бригаду, когда услышал Сенин свист. Почти на ходу он запрыгнул на мотоцикл.

– Трогай!

Мы ехали по селу. Сеня гордо восседал позади и здоровался, раскланивался с односельчанами. Те удивлённо смотрели, некоторые улыбались, а кое-кто крутил пальцем у лба.

– Знают уже – обречённо, но не без гордости пробормотал Сеня.

Мы приехали на стан, когда вся бригада уже собралась. Сеня медленно слез с мотоцикла, степенно подошёл к мужикам. Кто хохотал, кто всхрапывал и хрюкал от смеха, кто притоптывал ногами и показывал на Сеню пальцем.

– Ну, чё ржёте?! Чё ржёте? Живой я.

И тут я на него посмотрел. Сенины глаза смотрели на всех с большим сочувствием, а на красной припухшей роже тоскливо свисал левый ус, с другой стороны нежно белело незагорелое пятно. От этого Сенино печальное лицо казалось ассиметричным и глупым.

Я подвёл дружка к мотоциклу и наклонил его к зеркалу.

– Мать твою… Дальше шёл ядрёнейший мат.

Сеня взял у сторожа бритву, исправил безобразие и, успокоившись, сказал почти с гордостью:

– Клавина работа. Вся в меня. За это и люблю.

И ласково добавил:

– Приеду домой – не знаю, что сделаю. Хотя…

А вы говорите – любовь, романтика… Вот она любовь, от которой не соскучишься.

Написал я первый свой рассказ и отнёс его знакомому редактору. Ну, думаю, сейчас он это дело раскритикует и придётся мне идти несолоно хлебавши. Так надо же было редактору, человеку уважаемому, бросить рассеяно: «Да, да, пишите, Петя, пишите», как я тут же ухватился за эту соломинку – не хвалит, но и не ругает! Правда, фраза эта подозрительно напоминала другую: «Пилите, Шура, пилите». Мне бы сразу и задуматься, но в ладонях появился зуд, и старая тетрадь сына под руки попалась, и ручка, которая всегда теряется, на столе лежит.

Да-а, честолюбие играет с людьми злую шутку. Читаешь иной раз опус такого вот писаки и думаешь: тебе бы делом серьёзным заняться, чем бумагу марать, так нет, туда же, в писатели!

На этот раз расскажу вам историю, как Сеня женился…

Я тогда только из армии пришёл. А был я парнем из себя очень даже видным. Высокий, плечи широкие, рубашечка в обтяжку, воротник «собачьи уши» и брюки клёш. Шевелюра ещё чёрная была. Нос, правда, с горбинкой, но это не мешало мне целоваться. Только одна Галя смеялась надо мной. У тебя, говорит, глаза чёрные и хитрые. Не хитрые – весёлые! Свобода меня пьянила, я не ходил – летал, улыбался, и все девушки были мои.

Семён старше меня, но мы жили по соседству и дружили. Мне с ним было интересно, а ему со мной надёжно. Не всегда он после своих шуточек сухим из воды выходил. Другой раз его кулаками защищать приходилось. Ведь и смолоду он был каким-то нелепым серым мышонком. Вроде и одевался модно, и волосы, как у Битлов отпустил, и на гитаре три аккорда бренчал: «Шизгарэт, о май бэби, шизгарэт». Но ни с одной девушкой серьёзно так и не встречался. Я думаю, это из-за его болотно – зелёных, всегда тоскливых, глаз.

В общем, смотрю, отчаиваться стал мой Сеня. Всё, говорит, женитьба не для меня. Если честно, то до сих пор мне было как-то очень глубоко, женится он или нет. А тут заело.

– Нет, Сеня, надо тебе жениться, надо! А как же! Дело, ведь, нехитрое.

Перебрал я быстренько несколько десятков своих подружек, но ни одна не подходила. Они все в своё время Сеню отшили. И тут вспомнил я про Наташку Х. Ну, фамилию называть не стану – она и сейчас ещё в нашей бухгалтерии работает. Девица, конечно, очень перезрела и к тому же толста и грубовата: очки, нос курносый, и щёки свисают. Но этого всего я Сене не говорю, а наоборот, расхваливаю её:

– Замужем не была, работа у неё чистая – не сапу в колхозе тянет. Вот приходишь ты домой, а она в розовом халатике с белыми кружевами обнимает тебя, за стол сажает, гору плачинт перед тобой ставит…

– Ага, – мечтательно чмокает Сеня, у которого и выбора-то никакого, – тут ты приходишь, а Натаха бурлуйчик [3] Бурлуйчик, бурлуй – кувшинчик, кувшин чаще всего для домашнего вина. вина несёт…

За такими разговорами мы к её дому и пришли. Открываем калитку, а там псина здоровенная чёрная бегает и на низком таком дыхании: «Хау, хау, хау!»

Пыл наш, конечно, поубавился и скорость тоже. Мы робко, бочком-бочком между домом и псиной направились вглубь двора. И то, что нам издалека казалось кадкой, оказалось нашей невестой! Сама она наклонилась над корытом, в котором что-то стирала. А халат у неё грязный, драный, вид неопрятный! Увидев нас, Наталья подняла лицо, вокруг которого паклей свисали немытые волосы. Очки на её носу и щёки задрожали, и она злобно и хрипло нам крикнула: «Какого хрена прётесь! Не видите, злая собака! У калитки подождите!»

На какую-то секунду в моей голове всё перемешалось и мне показалось, что Наталья баритоном гавкает, а её собака лает эти слова.

Тут нервы мои сдали, я не выдержал и, оттолкнув Сеню, рванулся к калитке. Сене же вся эта картина показалась столь непохожей на придуманную нами идиллию, что он тоже дёрнул со двора, но не так удачно. Злющая собачья морда успела отхватить себе трофей – клок новых джинсов «Лэвис» со шматком Сениного зада.

Долго я не решался говорить с Сеней на такую теперь волнующую тему, как женитьба. Но вот стал я замечать, что Сеня потихоньку откалывается. И одеколончик у него другой, раньше «Тройным» несло, а сейчас нюхаю – «Шипр»! Но больше всего меня удивили его туфли. Чистые! Вот я за ним и проследил. Смотрю, в темноте идут. Парочка! Ну, Сеню не перепутать – ноги колесом, одной ногой пишет, другой зачёркивает. Походка «собачья радость». А кто это с ним? Я ближе, ближе. Ё-кэ-лэ-мэ-нэ! Клавка! Ну, точно Клавка!