Аркадий Уткин - Тамблеры. Alis Grave Nil

Линда шепнула Вене в ухо:

– Это Салим, серьезный чувак, дворником работает, мечтает о наследнике, сыне, а рядом его жена, Баха – у нее скоро родится дочка, Аиша. В другой комнате спит Лейла, её сестра, ей три года, симпатичная такая.

– Понятно, что симпатичная, но дальше что делаем? – Веня жаждал развития событий.

– Дальше – перекур!

Линда взяла Веню за руку и ловко запрыгнула на мусорный бак, значительно уменьшившись.

Веня осмотрел гигантский бак:

– А почему мы такие маленькие стали?

Линда хихикнула:

– Так прикольней!

Неспешно вынув пачку сигарет, она угостила Веню, чиркнула спичкой, которая волшебно отбросила золотые искорки. Они закурили, а спичка, описав замысловатую дугу, перелетела через улицу, затем зависнув на секунду, прыгнула в бак под окном Салима.

Веня выдохнул почти восхищенно:

– Ты такие вещи можешь, улет!

– Когда мы в служении, мы можем практически все!

– А когда нет?

– Когда нет, мы – как обыкновенные люди, только со странностями, – толкнув Веню в бок, Линда подмигнула, – Правду я говорю?

– Правду- правду! Ну, а дальше как?

– Что ты торопишься, кайфово же, не гони!

Из бака понемногу вырывалась на свободу тонкая струйка дыма, запахло паленым.

Веня спросил нетерпеливо:

– А люди нас видят?

– Что мы им покажем, то они и увидят, а может, даже и услышат!

Линда вдруг хитро прищурилась:

– Ты что, не доверяешь мне как специалисту?

– Ну, нет, почему не доверяю? Доверяю…

– Точно доверяешь? – она ущипнула Веню за бок

– Ты чего щиплешься?!

– Ты мне не доверяешь, вот и щиплюсь! – Линда снова ущипнула Венин бок.

Неожиданно для себя Веня начал издавать странный звук, мерзкий и очень громкий, такой звук могли издавать только коты, и то при очень определенных обстоятельствах. Звук был неприличный, откровенный, почти гадкий.

– Линд, ты чего делаешь такое? Мяяяяяяяяуууу, я так не хочу!!!

Линда упоительно хохотала:

– А как ты хочешь, так? – она в третий раз ущипнула Веню.

– Мяяяяу, Мяяяяяяуууу!! – залился еще громче и неприличней Веня, – МЯЯЯЯЯЯЯУ, ах вот ты как! – он тоже довольно сильно ущипнул Линду.

Линда, подпрыгнув от удовольствия, отозвалась с хрипотцой:

– Мяяяяяууу, мяяяяяуу!!!!!

В комнате Салима что-то треснуло и заскрипело.

Веня наконец врубился – Мяяяяяууу!!!!!!

Дверь со скрипом распахнулась от их торжествующих воплей, и на улицу выскочил всклокоченный грузный человек с палкой:

– Да, штоб вас, иншала, штоб вы провалились!!

– Мяяяяяяуууу, Мяяяяяяууу!!!!!!!

Дыма становилось все больше, следом за Салимом, который не знал, что конкретно он должен предпринять в такой странной ситуации, на улицу выбежала полная, молодая Баха, в тяжелом длинном халате, заштопанном на локтях.

Салим упорно искал глазами источник ночного шума, наконец, нашел: – Да, что б вас! – и бросил палку прямо в Линду и Веню. От удара они опрокинулись в бак и перестали мяукать, валяясь на мягком мусоре лицом к лицу.

– А теперь – последняя точка, – Линда забавно цокнула языком.

Тут же из соседнего бака раздался громкий и отчетливый плач ребенка

– Класссссс, какой классссс, теперь у Салима будет наследник, ну просто супер!!! – Веня был в полном восторге – Теперь все?

Линда ухмыльнулась:

– Нет, не все!

Гименей

Теперь Веня и Линда оказались где-то в особняке на Рублевке, в громадной гостиной, посередине которой журчал позолоченный фонтан. Они стояли на четвереньках под новеньким концертным роялем Steinway, модель D. Более дорогих и больших по размеру роялей, ну, просто не бывает.

– А почему мы под роялем сидим? – неуверенно и шепотом спросил Веня

– Не всегда все гладко получается, привыкай! – зашипела на него Линда, и они осторожно вылезли наружу чтобы осмотреться.

Бескрайняя гостиная была уставлена золочеными вычурными диванами и креслами. Повсюду свисали хрустальные люстры, на стенах в массивных и тоже золоченых рамах висели пасторальные пейзажи и сцены из античной жизни, кажется оригиналы.

В гостиной было двое: мальчик и старик. Мальчик, лет тринадцати-четырнадцати, в модной рубашке и рваных джинсах, сидел за роялем и вяло наигрывал кусочек из оперы Рубинштейна «Нерон». Вислоусый старик, крепкий и поджарый, восседал на самом большом и самом золоченом диване, царственно опершись на самодельную деревенскую палку, совершенно не подходящую к окружающему антуражу.

– Жорик, ты неправильно делаешь, нехорошо!

Мальчик прекратил играть и ответил довольно раздраженно:

– Что я неправильно делаю, дедушка?

Старик поправил усы и ответил очень рассудительно:

– Ты начинаешь играть музыкальную мысль и не заканчиваешь музыкальную мысль, это неправильно.

– Я репетирую, дедушка, – Жорик сыграл еще два такта и замер

– Это не репетиция, Жорик, это неуважение, – продолжил старик все так же рассудительно. Артист выразил музыкальную мысль, чтобы она прозвучала полностью, от начала и до конца, – старик поднял указательный палец к потолку, – не нарушая мировую гармонию! თუ გსურთ მხატვარ თქვენ უნდა პატივი სცეს სხვა მხატვრის (с грузинского: Если ты хочешь быть артистом, то ты должен уважать другого артиста)

Веня утвердительно кивнул под роялем и вылез немного дальше, тема его заинтересовала.

– Ты же футбол хотел смотреть, дедушка, – Жорик был не согласен и даже подскочил от раздражения, – вот иди и смотри футбол!

– Сейчас там перерыв и реклама, – ответил дедушка примирительно, поправил усы и уселся на диване поудобней, – я второй период буду смотреть, самое интересное во втором периоде. ვაპირებ იჯდეს აქ (с груз: я тут посижу)

Жорик не ответил и начал играть все тот же отрывок из «Нерона». Веня вылез довольно далеко и стал смотреть на фотографии, висевшие на стене перед роялем. Линда совершенно не участвовала во всем этом и, используя паузу, занялась своими ногтями, вооружившись не понятно откуда взявшейся малюсенькой пилочкой.

Все фотографии были двух-трехлетней давности и на всех них был запечатлен сам Жорик со знаменитыми музыкантами и оперными певцами, как на сцене, так и в личной, дружеской обстановке. Тут были снимки и с Плачидо Доминго, и с Кареросом и многими другими.

Жорик резко перестал играть, прямо в середине такта. Старик нахмурился, оперся на палку и встал, понятно было, что Жорик делает это ему на зло.

– Неуважение к мировой гармонии еще никому пользу не принесло! – сказал старик, обращаясь непонятно к кому, и направился в соседнюю залу, осторожно обходя фонтан и статуи.

Оставшись один, Жорик тяжело вздохнул и заговорил сам с собой:

– Боже мой, боже мой, второй год не у дел. Даже журналисты перестали звонить, ტურები (шакалы), – Жорик стал играть свои четыре такта из Нерона.