Константин Штепенко - Южноамериканский проект

«Эк меня развезло!», подумала Ольга, снова падая в постель, «Уже пугаюсь, просыпаясь в одиночестве. Быстро он меня приручил!».

Полежав еще немного, она встала и пошла в душ. Прохладная вода быстро привела ее в тонус. Не вытираясь, она завернулась в махровый халат и села перед зеркалом, облокотившись на туалетный столик, где в беспорядке были рассыпаны ее косметические принадлежности. «Нет, краситься не буду, пусть кожа отдохнет». Она долго разглядывала свое отражение в зеркале и, в общем, оставшись довольной своей внешностью, приступила к ежеутреннему обряду по уходу за кожей лица. Если раньше она делала это машинально, то теперь, с появлением в ее жизни Бориса, эта процедура превратилась для нее в ритуал, который помогал ей настроить себя, обдумать прошедший день и подготовить себя ко дню грядущему. В отношениях с Борисом она добровольно подчиняла себя его воле, не позволяя себе начальственного тона, и тем более такой роскоши как раздражение, капризы и истерики. Но это только для него. Остальные мужчины продолжали страдать от ее танковых наездов.

В довершение священного намаза она нанесла на все тело солнцезащитный крем, одела розовый бикини, очки, завернулась в прозрачную накидку, поднялась на палубу и села в шезлонг. Сияющий улыбкой Панчо помахал ей с мостика своей капитанской фуражкой, Ольга ответила ему приветственным жестом. Тут же из камбуза появился Аурелио, неразговорчивый индеец лет шестидесяти.

– Buenos dias, señora! [2] Доброе утро, госпожа! (исп.) – Сказал он и чинно поклонился, слегка коснувшись пальцами своей соломенной шляпы. Затем он поставил высокий стакан с соком папайи в пробковом подстаканнике на маленький столик справа от нее и, молча, удалился.

Беспощадное тропическое солнце еще не вошло в силу, и можно было безбоязненно понежиться на открытой палубе, пока Аурелио готовил завтрак. Ольга закрыла глаза. Мысли ее снова вернулись к тому, о чем она думала в каюте. Правильно ли она сделала, что приблизила к себе этого мужчину? Приблизила настолько, что уже не могла обходиться без него. Как это могло произойти с ней? Последние годы она в одиночку, не на жизнь, а на смерть, боролась с этой чванливой толпой самцов-бизнесменов, доказывая им свое право на существование, свое превосходство над ними. И, похоже, проиграла. Они забеспокоились было, как пчелы в улье, растревоженные вторжением заблудившегося жука, но вскоре угомонились, поняв, что жук неуязвим для их жала, но и безвреден, и перестали обращать на него внимание. Ведь он не пчела, рано или поздно ему все равно придется покинуть улей. Они разрешили ей быть среди них, отстаивать их интересы, работать на них. Что тут такого, если у нее это получалось лучше. Но своей в их кругу она не стала. С появлением в ее жизни Бориса она окончательно поняла, что мужчины ей нужны гораздо больше чем она им. Водоворот событий последних недель, в центре которого она оказалась, наглядно показали ей необоснованность ее притязаний на исключительность, ее неспособность в боевых в прямом смысле слова условиях адекватно реагировать и быстро принимать верные решения.

«Природа перемудрила со мной», иногда думала она, стараясь разобраться в своем существе. «Она свалила в кучу несмешиваемые ингредиенты. При моей рафинированной женской привлекательности, моментально вызывающей у мужчин гормональный взрыв, никак не вяжется аналитический склад ума, деловая хваткая и очень высокая мотивация. Воспринимать меня как делового партнера может только евнух!»

Она нисколько не льстила себе в своей самооценке, потому что действительно была прекрасно сложена, и имела внешность доброй цветочницы, которая вот-вот одарит вас роскошным букетом, не взяв денег в ущерб владельцу магазина. Со многими эта обманчивая внешность сыграла злую шутку. Заключая с ней договора, партнеры больше обращали внимание не ее внешность, не вчитываясь в составленные ею четкие и ясные статьи контракта, которые на поверку оказывались крепче кандалов.

Это произошло в мае, за день до представления ее нового бизнес-проекта совету директоров «АРКОИНВЕСТа». Гуляя по парку, наполненному криками детворы, лаем собак, музыкой из разбросанных по территории забегаловок, она искала местечко поспокойнее, где можно было бы посидеть в тишине и подумать о презентации, которую она должна была проводить на следующий день. Отчаявшись найти такой уголок, она решила было повернуть назад, но тут ее внимание привлекла малозаметная тропинка, ведущая вглубь небольшой рощи. Вопреки своему принципу не сворачивать на сомнительные в прямом и переносном смысле дорожки, она, повинуясь любопытству, углубилась в зеленую чащу, прошла группу каких-то развалин, кучи хозяйственного лома и мусора и оказалась на совершенно пустынном дворе с несколькими уродливыми техническими постройками по периметру. В углу двора, будто компенсируя не радующую глаз картинку, приютилась под кустами сирени добросовестно окрашенная деревянная скамейка на литых чугунных ногах – раритет времен развитого социализма. Шум парка почти не проникал сюда. Ольга решительно подошла к скамейке, уселась поудобнее, достала из кожаной сумки-футляра изящный портативный компьютер, и включила его.

Сменяющиеся на экране сообщения о загрузке системы, знакомые и ненавистные, казалось, никогда не закончатся. Хотя взгляд ее был прикован к экрану, мозг как обычно отключился, давая себе передышку, дела незаметно отошли в сторону, внимание притупилось, вереница путаных мыслей, перемежающихся с картинами прошлого, захватили ее сознание, понесли куда-то на грустные просторы сомнений, женских страхов, и томительного беспокойного ожидания. Ольга боялась таких минут. Она все время старалась держаться «на уровне», контролировать свои мысли и действия, но иногда воля давала осечку, и ее глубоко спрятанное «Я» вдруг вырывалось на свободу, прорастало сквозь защитную оболочку фантазиям и запретными раздумьями о смысле своего существования. Она сделала беспомощное усилие взять себя в руки, но это усилие опустошило ее еще больше. Она перестала сопротивляться, покорно отдаваясь нахлынувшей слабости.

Ольга не любила ворошить прошлое, но иногда, в моменты неуверенности и сомнений, оно накатывало невыплаканными волнами отчаяния и безысходности. Наверно, некому было тогда пожаловаться на жизненные обиды и несправедливости, не было рядом человека, у которого можно было бы, не стесняясь, поплакать на груди, вот и возвращались к ней эти призраки прошлого, требуя своей порции слез. А плакать Ольга себе запрещала – сама думала, что зря, и сама себе не уступала.

Один из таких приступов ностальгических воспоминаний привел ее по укромной тропке в хозяйственный дворик зоолаборатории и усадил на скамеечку под кустом сирени. Ольга не знала, сколько времени она провела на этой скамейке. Она настолько ушла в себя, что не заметила молодого человека с подносом, который вышел из дверей соседнего здания и вот уже пару минут откровенно разглядывал ее.