Анатолий Маляров - Культяпый Кондрат

Проделав на словах путь на родину, Задуха совсем повеселел. Мальчишки глядели на него и проникались верой в его замыслы. Маленькие, бледные лица их светились, уныние Кондрат снял своей культяпкой…

Вдруг грудной женский голос внятно послышался за их спинами. С каждым словом он звучал громче и обидней:

– Вы такой разумный, такой спокойный оттого, что уже смирились. Еще минуту назад вам хотелось разметать толпу, прорубить стенку товарного вагона и влезть внутрь. Но вас сбросили на перрон, как кутенка. И вы бессильны что-нибудь сделать, вот и философствуете.

На серой котомке из жесткой мешковины сидела молодая женщина в свежевыстиранном и даже отутюженном легком платье в синий горошек по белому полю. Лицо ее, продолговатое, с нежными впалыми щеками, было припудрено, губы чуточку подведены, волосы плотным жгутом стянуты на затылке. Она казалась не здешней, не из этой суетливой толпы, где все женщины были в поношенной одежде, с неумытыми лицами, а мужчины небриты и неряшливы. В ее глазах была такая ясность, такое безошибочное понимание происходящего, что у Кондрата Задухи мороз пошел по лопаткам. Поразила какая-то застывшая, застарелая злость на ее лице и совсем не мигающие веки.

– Вам ничего не остается делать, – возбужденно говорила женщина, – вот вы и подбиваете бабки. Мужчина!

Другой бы обиделся, отошел в сторону и забыл о подкрашенной ведьме. Она, очевидно, не успевшей в свой вагон, как и малыши Задухи. Но Кондрат почуял неладное и надолго уставился в светло-карие с расширенными зрачками глаза женщины. Они были, скорее, ореховые и по цвету, и по форме, очень красивые. Тонкие чистые пальцы незнакомки держали старенький мужской бумажник и шарили во всех его отделениях. Не безучастное любопытство, а обычная крестьянская чуткость взяла верх, и, когда женщина перевела дух и замолчала, Кондрат всем своим кургузым телом повернулся к ней и по-свойски спросил:

– Потеряли что-то?

– С чего вы взяли?

– Да вот выворачиваете кошелек, сердитесь.

Небольшие, чуть набрякшие, искусанные и яркие на бледном лице губы ее скривились в скорбной гримасе, и она, оглядевшись, доверительно призналась, даже вся подалась к солдату:

– Хотела вернуться к мужу…

Кондрат пересел к ней поближе, босая команда тут же переместилась и чинно уселась по обе стоны и вплотную к тетеньке.

– И не знаете, куда запропастился адрес? – улыбнулся Задуха.

– Адрес? – словно от ожога, тихо вскрикнула она. – Письмо о его гибели. Не указан адрес.

И совсем по-детски, жалуясь и причитая, добавила:

– Два года берегла и потеряла. Это все из-за того аса!

Какой-то бес толкал Кондрата, он снова спросил невпопад:

– Из-за товарища… м-м-м, другого мужа?

– Какой там муж! – совсем разгневалась незнакомка.

Выражение лица ее менялось. Она мгновенно переходила от коротких, злых вспышек к полной беспомощности, а потом к безудержному гневу. Это отпугивало, гнало прочь и вместе с тем звало на помощь. Зависело от того, кто слушал. Вчерашний солдат был коротышкой, калекой, бедняком, но сердечных изъянов не имел, потому к каждому нуждающемуся кидался первым. А тут перед ним изливала душу одинокая красивая женщина его лет, что-то общее со своей судьбой угадывал он в ее прошлом.

– Какой муж? – продолжала женщина. – Хвастун. Приходил на стеклозавод, а в путину – к рыбакам на пятую яламу, где я подрабатывала. Такие россказни! И пилот, и ежедневный риск и пайки у него! Прямо герой, сокол! Даже я поверила такому, поделилась своим горем. В выходной зашла в гости. Побывала возле аэродрома… Оказался он бензинщиком-заправщиком. И понукает им всякий, кому не лень. Зачем же врать? Отчего не оставаться самим собою? Неужели зазорно просто работать? И потом… я не одна у него на примете. Закинул невод, какая первая рыбешка попадется. Плюнула на него. А вот наказана. Потеряла письмо, некому пожаловаться. – На подкрашенной реснице всплыла крупная слеза и испортила весь приготовленный в дорогу домой праздничный вид.

– Как вас зовут?

Женщина вытерлась платочком, зажатым в тонком, побелевшем от напряжения кулачке.

– Юлия Тимофеевна, – усталым голосом ответила она. – До войны я учила младших… – Тем же кулачком ткнула в сторону Лаврика. – Только год и учительствовала. А тут работала, где поставят. Кидали из горячего цеха да в Каспий по пояс, а из моря – снова в цех…

– Вы едете до Ростова или дальше? – справлялся Кондрат.

– Дальше, дальше, – покорно отвечала она.

– Херсон? Николаев? Одесса?

– Николаевщина. Я из села. Знаете, речка есть такая – Бакшала, коли не извели за оккупацию. Уже до войны колхоз заилил огородами по берегам…

– Мы земляки. Совсем недалеко где-то, – обрадовался Задуха. – И к нам заворачивает Бакшала. Завтра отправимся вместе. Гуртом легче горе горевать. Идет? – повысил он голос, видя, что приглашение не приободрило Юлию Тимофеевну.

Она снова вспыхнула, полегче прежнего, но ворчливо и неуступчиво:

– Нужна вам лишняя обуза! – Беззастенчиво глянула на обрубок руки, чуток сбавила досаду, но сказала: – Вы сами себя обойдите. Хотя бы детей не погубили. Оставьте меня в покое.

Она отвернулась, давая понять, что не нуждается в ненадежной поддержке инвалида.

Когда задевали за живое, Кондрат не отвечал на оскорбления. Он набычивался и с упрямым спокойствием гнул свою линию. Не прямым, так окольным путем он шел и доказывал свое. На первый случай он так урезонил учительницу:

– Юлия Тимофеевна, у вас беда и у меня беда. – И почему-то вспомнил не ранение, не утраченных родственников, а самое недалекое: – Вон в телячьем вагоне гармошку сперли… Давайте не кочевряжиться, а лучше скажите вашу фамилию.

– Чепурная, – словно отступного дала, сказала новая знакомая.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.