Анатолий Маляров - Малый Декамерон

Марта Мартыновна не отличалась габаритами, отнюдь: узка в талии, с аппетитными грудками, легкая в шагу, миловидная с лица, моложавая… Но невесток ела поедом, за завтраком, обедом и ужином. И в промежутках.

И не возразишь, требования самой высокой пробы: артистичные, защищенные классической литературой и пособиями по обустройству молодой семьи, нормами этики, эстетики и молвы. А побудительные мотивы – освященная верой и обычаями любовь к единственному сыну Оресту, Орику!

Родился он, когда отец его лежал под саваном – исключительное потрясение: возникновение жизни и конец ее. Каким же сверх обычным обязан стать этот комочек плоти, чтобы оправдать трагедию!

Успешная актриса оставила театр: нескончаемые гастроли, низкую оплату, аморалку. Держала две любительские студии при богатых заводах и жила святее папы римского – для положительного примера граду и миру.

Читала запоем, чтобы запойным читателем удался Орик, изучала английский и польский с той же целью, шила и перелицовывала по вырезкам из журналов, ставила сыночка рядом с собой под душ и причесывала ежедневно, чтобы малыш произрастал здоровым и гигиеничным.

В детский садик, в школу, в институт провожала почти за руку. Поставленным голосом распоряжалась, выпуская в ворота или на ступеньку трамвая:

– Держись достойно!

Поляки говорят: що занадто, то не здраво.

На все случаи жизни у матери были веские аргументы, излагались они с актерской верой и убежденностью. Столь же обоснованно и твердо оппонировал им малыш-мальчик-подросток потом юноша Орик.

Для Марты Мартыновны он был самым-самым: умным, талантливым, красивым – таким человечество обязано… Для себя – Орик тоже стал образцом.

К двадцати годам третьекурсник Орест Кочетов слыл блестящим полемистом, живущим по другой польской пословице: на то чловек жие, жиби добже зъяты. К двадцати двум – имя дипломированного специалиста русского и английского языков замелькало в газетах города под изящными и довольно дерзкими статейками на молодежные темы. А лицо его засветилось на экранах телевизоров. И, несмотря на картавость, Орик был принят ведущим общественных программ с окладом и небольшими гонорарами. Его доморощенная смелость совпала с дозволенной толикой вольнодумства в бесхозной и смятенной стране.

– Мама, это Света, – однажды он привел бледную девушку в джинсах. – Сообрази чего-нибудь поесть.

Для здоровья нужна женщина, решила Марта Мартыновна. И хорошо обихаживала блондинку три недели, ровно до того утра, когда Орик заявил:

– Света остается у меня. Мы женаты. Оформим потом.

В матери проснулся национальный принцип подхода к невестке, хуторянский, и он оттеснил все достижения цивилизации. Немедленно марш к рогачам-ухватам, котлам-казанам, корзинам-верейкам, экономии-бережливости! И Орика – на пьедестал… И, опережая мать его родную, протирать мужа теплой тряпочкой, приветствовать молитвенно, не позволять ему взяться за холодную воду.

Девушка, несмотря на большую отдаленность от родителей и отсутствие средств существования, продержалась чуть более двух месяцев. К тому времени Орик понял, что она – не вариант: провинциальна, малоинициативна в постели и все прочитанные им, уже без матери, классные приемы секса молодайка никак не могла освоить, не та органика. Расстались.

Смуглая семиточка Ида показалась Марте Мартыновне не столь красивой, сколь перспективной. Бушевала мода на Израиль, и девушка намекала на семейный переезд в теплые и авансом обеспеченные края. Вот только оформятся все документы, ну, три месяца…Ради законности пришлось позволить Орику расписаться. И далее: занять комнату побольше, с лоджией, а главное, согласилась принять на себя приготовление пищи и на «третий рот» и – терпеть. Уже не по польськой, а по нашей пословице: овчинка стоит выделки.

Миновало три месяца. Овир затягивал с документами. Закрадывалось сомнение: еврейка ли невестка? Оказалось, наполовину. Отношения с нею у свекрови остывали. Обиняками дознались, что не по матери она семитка, а по отцу – совсем маловероятно перемещение в землю обетованную. А лимит терпения иссяк. И начались инструктирования: это лучше будет приготовить тебе самой, супруга лелеют не так, мало времени проводишь в нужных заведениях, не имеешь связей.

А Орик тем временем осознал, что он еще не отгулял свое, и перспектива свободной страны не стоит амурных ограничений. А тут свобода заварилась у себя, пусть пока вербальная, медийная, из-под полы. Такие грядут открытия на эротическом, сексуальном, порнофронте, что требовалась партнерша погибче и беспардонней правоверной иудейки. Мать изысканным чутьем постигла настроение сына и дала себе волю. За столом и попутно, перед сном и при побудке постоянно рассказывала, как оно следует поступать, что говорить и как это было у нее самой с ее незабвенным и единственным…

Коллизия разрешилась просто. Ида получила визу из Израиля, сказала, что в разведку поедет одна, подготовит квартиру, найдет для Орика газету на русском или английском языке… Пока мать с сыном ворошили свои планы, анализировали, печалились и ликовали, невестка улетела. И ни весточки о себе. Куда удариться за правдой, не знали. Решили – дело закрыто.

Орест тем временем пользовался спросом. В нашем полумиллионном хуторе редкий человек владел четырьмя языками, да еще своим, природным, подвешенным – аккурат для скандалов, был вхож в телевидение и в газеты. В общем, благодетели из-за бугра именно ему выделили офис, дали машину со ставкой шофера и добрую меру горючего на каждый день, много денег на создание журнала – очага демократии и развития. Парень сразу научился львиную долю капитала тратить на обустройство маминой квартирки на среднем этаже: обои, кухня, черная ванная, оргтехника по высшему разряду. Единственное, к чему был холоден, – это к машине: боялся руля и знаков на перекрестках. Зато не боялся гонорары, предназначенные авторам журнала, оставлять себе. В наших краях многие пишущие сдают приличные материалы ради служения независимости да еще ради популяризации своего имени. О рекламе вообще говорить излишне!

Появилась новая нареченная. Парадокс, среди отчаянных, распустившихся – в прямом и переносном смысле, – в угаре свободы юных горожанок. Орику встретилась восемнадцатилетняя дочь сельского священника. Угловатая, застенчивая, красивая – воистину дива непорочная. Он воспылал: из такой бы сделать оральную партнершу. Это не из тех, что сами подставляются! А Ляля держит и губки и ножки сжатыми, а отец Никодим разведывает, что это за ухажер: и предварительные выводы его весьма нелестны и опасны. Пришлось венчаться.