Юлия Горноскуль - Карпатский сонник

Еву забавляла его манера обращаться к собеседнику в третьем лице, хотя она, в отличие от Ляны, знала, что это – проявление вежливости. Ей нравилось, как Анджей смущается, говоря ей грубоватое, обывательское «ты», периодически заменяя его галантным «пани Ева» и осаживая себя. По моментам, когда он говорил о ней в третьем лице, можно было понять степень его волнения.

– Все мечтают о дворянском происхождении! Но при этом большинство имеет крестьянские корни. Что толку тратить время на пустые домыслы?

– Не надо ничего домысливать. Все сведения можно проверить по шляхетским гербовникам. Конечно теперь, после стольких войн и репрессий, установить шляхетность непросто.

– Какая разница, кто кем был, – возразила Ева. – Наши предки достойны уважения в любом случае, ведь к каким бы слоям общества они не принадлежали, мы обязаны им своим появлением на свет.

– Я сделал этот вывод не просто так.

– Нет, Анджей, – она покачала головой. – Вряд ли это возможно…

Он повернулся и посмотрел вверх, в прозрачную предвечернюю высь, куда деревья тянули порыжевшие макушки.

Немецкая поэзия сама просилась на язык. Все остальные элементы романтичной обстановки уже имелись: восхитительная барышня, вид на старинный город и какое-то томление, разлитое в воздухе вместе с ароматом тлеющих листьев.

– Как красиво звучит. Мне немецкий язык всегда казался каким-то «квадратным». Но только не в твоем исполнении.

– Такая уж судьба у немецкого – его всегда рассматривают сквозь призму стереотипов. Парадные выступления Гитлера, порно 80-х, тевтонская экспансивность… – Анджей призадумался. – Вообще удивительно. Раньше на этой горе вздымался Высокий замок. И где-то здесь находились башни Шляхетская и Гультяйская. А в них были устроены тюремные камеры для знатных особ. После Грюнвальдской битвы там держали пленных крестоносцев. Это были прославленные люди своего времени, родовитые рыцари – они считались непобедимыми. Восточная Европа дрожала перед ними. Но на примере немцев история учит нас, что военная удача крайне изменчива. Тот разгром стал началом конца Тевтонского ордена. А теперь, спустя шесть веков, в этих местах приходят на ум немецкие стихи, когда и от замка, и от рыцарей ничего не осталось…

– Разве что воспоминания…

– Воспоминания, руины, надгробия… Но кто бы мог тогда предположить, что будет происходить на этих землях, и какие здесь будут жить люди? Вот об этом я и говорю, пани Ева. Все возможно. Особенно здесь, в Галиции…

Они спустились на улицу Братьев Рогатинцев, которая вела прямиком в центр. Анджей знал про пресловутых братьев, а Ева – нет, зато она отлично разбиралась в архитектуре австрийского периода, неустанно обращая его внимание на вычурные мелочи, притаившиеся на фасадах старинных домов, в чьих стенах роилось столько теплых жизней, столько судеб. Досель похожий на темную комнату, заставленную ветхой серо-коричневой мебелью, город оживал в рассказах Евы, одевался плотью, наливался цветом. Каждой фразой она ласкала его, и Львов словно отзывался на ее голос, горделиво разворачиваясь во всей своей красоте. Они шли по напластованиям времени: по площади Мицкевича, бывшей Фердинанда, сквозь призрачные толпы студентов, приветствовавших революцию Австрийской империи 1848 года, и мимо домов по восточной стороне, заселенных в былые времена гильдией портных, – там в пространство будто навечно врезался лязг ножниц, механический взмах усталой руки с иглой, громыханье гербовых пуговиц в жестянках и силуэты дам, склонившихся над модными выкройками. Дальше – по необычайно людной Галицкой площади, которую стережет конный памятник, посвященный королю Даниилу Галицкому 19 19 Даниил Галицкий – князь галицкий, князь волынский, великий князь киевский и король Руси. Основатель Львова (ок. 1256 г.), который и получил свое название в честь сына Даниила Галицкого – Льва. . И повернули на широкую улицу, где внимание Анджея привлек дом №6. Его фасад оскалился неоготической аркой с выгравированными львами, а эркеры подпирали дремотные рыцари, в мертвокаменном сне уронившие головы на рукояти мечей.

– Ты посмотри, эти воины будто сбежали со страниц «Песни о Нибелунгах»! – воскликнул Анджей. – Это уже скорее югендштиль 20 20 Немецкий термин для архитектуры стиля модерн. Югендштиль характеризуется широким использованием фольклорных мотивов. , а не сецессия 21 21 Австрийская сецессия – архитектурный стиль конца XIX – начала ХХ вв., разновидность модерна, испытавшая большое влияние венского движения Сецессион. Застройка в подобном стиле характерна для городов, входивших в состав Австро-Венгерской империи. Во Львове так же встречаются здания, выполненные в стиле гуцульской сецессии – она представляет собой переосмысление австрийской с добавлением национальных украинских элементов. . Чудесный дом, интересно, что здесь было раньше?

– Это бывший доходный дом. Насколько я знаю, еще в нем размещался польский банк. А на рыцарей я любила смотреть в детстве, во время прогулок мы специально доходили до этого поворота. Я воображала, что днем они спят, а ночью строятся в войско, – Ева слабо и нежно усмехнулась, и эта улыбка показалась Анджею невероятно знакомой, уже сотни раз виденной, но когда?

– Да и сейчас эти рыцари выглядят интереснее всевозможных атлантов, которых во Львове уйма, – продолжала она.

– Сорвать бы только все эти рекламные таблички!..

Они двинулись дальше по этой нарядной улице, – конечно же, это была улица Князя Романа! – с каждым шагом проваливаясь в ее прошлое. На послевоенную улицу генерала Николая Ватутина, талантливого военачальника, героя Советского Союза, чья жизнь оборвалась здесь, на 1-м Украинском фронте. Уровнем ниже – на Вермахтштрассе, по которой немецкие офицеры спешили в комендатуру, и в витринах отражались их доспехи цвета «фельдграу». Еще ниже – на улицу Якова Свердлова при красной власти, которая кровавыми мазками метила все проспекты и переулки именами своих палачей. А сквозь ее битую брусчатку – в позапрошлый век – на австро-венгерскую Галицкую улицу…

– …или неофициально – улицу Книгарив, – сказала Ева. – Я читала, что так ее называли из-за большого сосредоточения книжных и антикварных магазинов. Удивительно, что все они были востребованы, сейчас такое невозможно представить. Ах, да – в конце XIX века ее переименовали в улицу Стефана Батория.

– Думаю, это самое удачное название. Ты знаешь предысторию?

Ева пожала плечами.