Марфа Московская - Золотоискатель. Истоки

Дух мой немного стушевался перед силой и волей столь мощного знака на моем пути, но Николай Николаевич принял юного кадета приветливо, сказал, что хорошо знал моего отца, удивился моей моложавости и тут же написал бумагу Министру, в которой просил зачислить меня в офицеры по производству. Я был в полном восторге. Как быстро и славно все решилось! Теперь, вместо скучного, грохочущего завода на Алтае, меня ждет загадочная, огромная и дикая страна под названием Восточная Сибирь!

Вскоре Муравьев уехал за границу и велел дожидаться его возвращения, а пока я был предоставлен самому себе, и начал готовиться к новой жизни. Через несколько дней в горном Корпусе состоялся выпускной вечер. Громадный конференц-зал заполонили собою шеренги стоящих во фрунт кадетов и служащих. Все блестело и сверкало – паркет, пуговицы и глаза новоиспеченных офицеров… В конце зала, за большим столом, стоял директор корпуса Волков, окидывая взглядом ряды своих выпускников. По лицу его блуждала отеческая улыбка, смешанная с усталой грустью… Секретарь Ольховский громко зачитывал акты, выкрикивая поочередно кадетов для вручения наград и аттестатов. Пока шла торжественная церемония, я закрыл глаза и стал придумывать себе сказочную историю, дабы унять нервы и скоротать время. Представил, как будто я пришел в какой-то древний замок, а передо мной на троне сидит сам Король…

…Я зажмурился, а потом медленно открыл глаза. Передо мной сидел Король, который держал в руках меч, украшенный древними гравюрами. Длинная каменная зала была заполнена наряженными людьми, и звуки их голосов метались под сводами, словно летучие мыши… Все смотрели только на меня. Воздух был затхлый и холодный, а дым от многочисленных факелов слезил глаза. Я пал на одно колено, низко наклонив голову. Король с трудом встал, и на мое плечо легло тяжелое, холодное лезвие меча:

«…В рыцари!…»

Тело мое вдруг задрожало, из носа хлынула кровь, пол подо мною потемнел от странных ее узоров, а в голове зажужжали осы…

Неожиданно раздалось:

– …воспитанник Громов Андрей Николаевич – в поручики!

Я вздрогнул, и у меня действительно пошла от волнения кровь. Прижав к носу платок, я чеканным шагом подошел к столу, поклонился членам Совета и получил свой аттестат. Спина вспотела, пока я шел назад, а ноги еле несли меня… Красная ковровая дорожка казалась началом чего-то большого, необыкновенного… Прощай, школьная доска, занудная латынь и скучные танцы! Теперь я сам себе голова.

После торжественной части лысый казначей выдал мне сто двадцать рублей на обмундирование, и с этим огромным капиталом я отправился в частный магазин, где купил себе офицерское платье. Оно повисло в шкафу до лучших времен, а пока, дожидаясь Муравьева, я поступил на механический завод, чтобы набраться практических знаний по металлам. На завод, где всякий знал моего отца, меня взяли сразу и без лишних разговоров…

Зато остро встал вопрос о жилье. Мама поддержала мое решение переехать к родственникам Архарова, в роскошный дом, но мне было не по себе среди богатого блеска. Дни тянулись мутной вереницей, и душа жила ожиданием большего. Несмотря на молодость, эполеты и массу свободного времени, мне не суждено было отдаться вихрю удовольствий, так как средств на это не хватало. Почти все деньги, освободившиеся от платы за жилье, отправлялись в Барнаул. Судьба не баловала меня и друзьями, поэтому я всегда находился один, предпочитая заниматься механикой. Каждый день пролетка везла меня на завод герцога Лихтенбергского, где я с удовольствием предавался делу, а потом возвращался в чужой дом, в свою пустую одинокую комнату…

Все вокруг говорили, что я хорош собою, и завидовали тонким чертам лица, но ужасная нерешительность мешала мне знакомиться с девушками. А они словно чувствовали это, и не проявляли явного интереса… Страх быть отвергнутым заранее гнал меня прочь. Да и что в них толку?… Сейчас не до романов! Хотя, рано или поздно, куда они денутся. Вот двое моих братцев, Павел и Сашка, очень похожи на меня, и тоже – хоть с лица воду пей, но матушка часто отчего-то повторяла: ох, Андрюшенька, совсем ты на своих братьев не похож…

В трудах и мечтах время текло незаметно, прошли лето и осень. Я изныл от ожидания, и вот, в один из хмурых зимних дней, в Петербург вернулся Муравьев. Он тут же вызвал меня и дал важное поручение – через три дня курьером лететь в Сибирь, на Петровский завод. Там отливались цилиндры для первого Дальневосточного парохода, которые я должен был осмотреть и сопроводить до места назначения. Стоит ли говорить, с каким нетерпением я дождался дня, когда веселая тройка помчала меня в мороз, навстречу приключениям и первому настоящему делу!

В открытой кибитке было ужасно холодно, но радость костром согревала мое сердце. Попутчиком оказался пьяница, который постоянно спал и зычно храпел, несмотря на снежную пыль, полностью покрывавшую его лицо и одежду. Иногда он сверкал в лучах яркой луны, будто странный ледяной божок… Спутник проспал Нижний и Казань, а дальше, слава Богу, я поехал один. Одному мне почему-то всегда было приятнее… Я дремал, или думал, и никто не мешал мне, ни единая душа, лишь напевал что-то под нос ямщик, и небо наблюдало за мной, то хмурясь, то усмехаясь.

Небо я больше любил ночное, когда можно разглядывать созвездия, и солнце не слепит взор. Звезды дружными стаями провожали меня, а я старался их тщательно запомнить, чтобы потом приветствовать по возвращению… Иногда я вел с ними мысленные диалоги, спрашивал – что ждет меня впереди? Так и ехали мы, в неслышных разговорах и полудреме… Но хуже всего бывало на рассвете, когда говорить уже не с кем, предутренний холод не дает спать, а глаза с натугой выискивают спасительный дымок ближайшей станции. Подкатишь, бывало, к такому пристанищу с надеждой, зубы стучат, а смотритель еще дрыхнет, сволочь, самовар холодный – и несешься дальше по перегону несогретый, чтобы времени не терять…

В Томске, где когда-то заправлял мой отец, я никого не знал, кроме богатого воротилы Асташева. Пришлось остановиться у него… Дом у Ивана Дмитриевича был барский, и приняли меня от души, но задерживаться я не стал, лишь только переночевал, и спешно полетел дальше на восток… Душа-то радостно полетела, зато тело застряло: прошли сильные бураны, и дорогу до Барнаула основательно завалило снегом. Пришлось пересесть на узкие пошевни. Наши лошади шли гусем, похрапывая от натуги и медленно меся глубокий снег, верстами изводя меня неторопливостью дыхания… В итоге доехали мы лишь к рассвету четвертого дня, и дом maman я отыскивал в темноте. Когда я вошел, все еще спали, но я не решился будить домочадцев. Блаженно растянулся на диване в гостиной, у еще теплой печки, и тут же уснул, как мертвый…