Артем Ляхович - Дырка. Фантасмагория

– Я соскучилась, – говорила она Псу. Тот печально молчал, и Алиса не понимала, живой он или тоже картинка, как и она. Потом вдруг увидела, что вокруг него рамка экрана, и он светится. И вокруг себя увидела такую же рамку…

«Мы просто телевизоры, стоящие друг напротив друга» – поняла она. И это почему-то было так тоскливо, что она проснулась на мокрой подушке…

– Алиса? Что случилось? – говорила мама, наклонившись над ней. – Ты уже знаешь, да? В сети висела ночью?

– Не, – врала Алиса. – Не висела. А что именно знаю?

– Про войну.

– Какую войну?

– Войну Бобра с Ослом. Утром объявили.

Алиса вскочила и кинулась к ноуту.

Все новости (она впервые в жизни влезла в них) – все новости кишмя кишели войной. В некоторых были фотки оружия и солдат – Алиса не разбиралась, где чьи, но по улыбкам и добрым глазам было видно, что наши. В некоторых цитировали – с ошибками – её стихи.

Потом она открыла, как обычно, свою страничку ВТусовке. Приняла пару десятков запросов в друзья. Хотела закрыть, и не утерпела – глянула в сообщения.

Там было всё то, что и обычно: тьма новых диалогов, зашкаливающих за край экрана.

Алиса зачем-то ткнула в один из них – и пискнула, как мышка.

Какой-то Леонард Дворский писал ей:

ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛА???

ИЗ-ЗА ТЕБЯ НАЧАЛАСЬ ВОЙНА!!!

Рана была пустяковой, а отключился он, как было написано в справке, «от пережитого стресса».

То есть струсил, понимал пристыженный Лео.

Через неделю он уже ходил, опираясь на палочку, как старый дед. Из дружины пришлось уйти – и ранение, и мать настояла, а у него не хватило духу возражать, потому что все-таки единственный сын. Мама ухаживала за ним, как за маленьким, и это было вдвойне стыдно.

Лео много думал в это время. И о том, и о сем, а больше всего – ни о чем и обо всем сразу. Думать, оказывается, можно так, что и сам не знаешь, о чем.

И почти во всем, о чем он думал, маячила Дырка.

Она жила с ним все эти годы, а он делал вид, что забыл о ней. А может, и правда забыл, или просто она осела куда-то, куда ум не рискует спускаться…

Лео давно заметил такую любопытную штуку: появится что-то в твоей жизни – и ты сразу обнаруживаешь это у всех. Купили тебе новенький телефон – и видишь у прохожих такие же. Понравилась какая-нибудь песня – и слышишь, как она гупает со всех сторон. Забеременела Малька Шукайло, с которой ты сидел когда-то за одной партой – и встречаешь каждый день по дюжине беременных…

Если бы Лео не узнал в ту давнюю ночь о Дырке – она бы и не мерещилась ему. Слово «дырка» значило бы для него то же, что и для всех… или почти для всех? И когда оно не произносилось, Лео не чувствовал бы Дырку в умолчаниях – в том, о чем не говорят .

То, что о Дырке не говорят , он понял ещё тогда – той ночью у дяди Лекса. Вот только он не был уверен, что ему не приснилось.

Или даже не так. Лео не был уверен, что «приснилось» и «не приснилось» здесь исключают друг друга. Он даже не мог проговорить это себе, потому что и в этом не был уверен. Дырка была и не была одновременно, и – то и другое не так уж и противоречило друг другу.

Это было невозможно, но невозможность совсем не снимала проблемы, и этого Лео тоже не понимал.

***

Когда он ещё был Лёником, он спрашивал у людей – «что такое Дырка?» Вначале у мамы, потом у друзей, у соседей, учителей…

– Какая ещё дырка? – отвечали все.

О Дырке никто не знал.

Казалось бы, это значило, что она просто приснилась Лёнику, и всё.

Или, может, эти дядьки говорили что-то другое, и оно услышалось сонными Лёникиными ушами как «Дырка». Или, в крайнем случае, они называли «Дыркой» какую-то свою штуку, о которой знали только они – чтобы никто не догадался. Дядя Лекс уехал за границу, и спросить его было нельзя.

Лёник уже готов был забыть о Дырке, – но как-то раз, когда он стоял у светофора, ему послышалось из машины:

– …А вот его бы в Дырку! Там поговорим по понятиям!

– Пасть заткни, слышь!..

Лёник задохнулся от холода, кольнувшего под ребрами, и кинулся к машине:

– Дяди, дяди! А что такое Дырка?

Он никогда не забудет их реакции: дяди, как по команде, замерли и втянули головы в плечи, будто Лёник мог их побить.

Потом одновременно заговорили: один протянул – «какая дырка, мальчик?», а другой зашипел:

– Пшел вон отсюдова!

И газанул, чуть не сбив Лёника.

Разжалование в сны не состоялось – Дырка вернулась к нему во всей красе. Лёник уже устал спрашивать у всех, как дурачок – «не знаете, что такое Дырка?» – и потом придумывать ответы на встречные вопросы: «какая ещё дырка?», «что ты имеешь в виду?», «ты не перегрелся?»…

Спрашивать было некого. Даже интернет, знавший всё, рассказывал Лёнику, а потом и Лео, что дырки лучше делать такими-то сверлами, а дыру в нержавейке стоит доверить профессионалам из фирмы «Самоделкин».

Как-то раз к ним в гости пришел Энвер, давний папин знакомый из круга дяди Лекса. Они с мамой посидели на кухне, помянули отца, а потом Лео сообразил, что Энвер вполне мог быть дяди-Лексиным собеседником в ту ночь. А если и нет – запросто мог знать, что это за Дырка такая у его приятеля.

Улучшив момент, Лео подлез к пьяному Энверу и шепнул:

– А вы случайно не знаете, что такое Дырка?

Тот дернулся, будто обжегся.

– Никогда, – зашипел он, оглянувшись, – никогда не говори об этом вслух. Понял?

– Да, но я только хотел уз…

– Понял?

– Да, но…

– Понял??? – заорал Энвер и приподнял руку. Лео вылетел из кухни и заперся у себя в комнате. Энвер не ломился, но Лео не открывал, пока тот не ушел. Трезвеющий взгляд долго ещё буравил ему нервы…

Больше Энвер не бывал у них. А Лео понял, что никогда ничего не узнает о Дырке наверняка.

Скорей всего, думал он, это какое-то место, известное среди банди… то есть предпринимателей. Может, даже камера пыток. И у них считается дурным тоном говорить о нём – чтобы не сглазить. Не накликать беды. Отец имел с ними дело: ведь среди них были противники Великого Бобра и его Единого Налога, как дядя Лекс… И толстяк на митинге, который умер потом в больнице, был из той же компании – специально прилетел из-за бугра, чтобы выступить против Боброго Дела. Лео прочел о нем в новостях.

Версия была стройной и объясняла все. Кроме одного – странного томления, охватывавшего Лео при одной мысли о Дырке.

Томление это было точь-в-точь как после яркого сна, когда пытаешься ухватить плывущие образы, а они всё равно уходят от тебя, хоть ты и пропитан ими до самого нутра. Лео даже подумывал, не съехал ли он с катушек, и не разросся ли его детский сон (если это был он) в какую-нибудь шизу?

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.