Дмитрий Каминский - На крыльях феникса

Валентайн пророчил Себастьяну большое будущее. Говорил, что талантливого мальчика ждет успех. И его голос поднимет боевой дух целой армии, он будет звучать по всему Поднебесью!

Менестрель трепал мальчика за волосы, приговаривая: «Какооое поколение будет за нами, послушайте, а!»

Мама Себастьяна, миледи Марисса Ардентэл, бесконечно твердила об отнятой чести и поруганной фамилии. Рассказывала, как Гаверноры растоптали Ардентэлов много лет назад, оставив дворянский род с одним старым особняком и ничтожным клочком земли. Мать никогда не рассказывала, что же такое случилось. Сестра вскользь упоминала о каком-то предательстве. Но мальчик верил, что вернет эту честь.

Станет менестрелем и вернет своему роду величие. И тогда его высочество, Леонард из Лексианов лично осенит Ардентэлов своим благословением.

Валентайн Диксон с тоской вспоминал о гильдии менестрелей, которую, как и Ардентэлов, оклеветали и растоптали. Он говорил, что Себастьян бы учиться в ней… Но так или иначе, мальчику, с его музыкальным и поэтическим даром, открыта дорога в большой мир. И Поднебесье однажды озариться светом нового созвездия!

Менестрель целый месяц жил в Поместье Ардентэл, а когда ему пришла пора собираться в дорогу, он подозвал к себе Себастьяна, протянул ему футляр и улыбнулся. Себастьян открыл и увидел лютню: сделанную из вишни, с медными струнами и витиеватой резьбой.

Мальчик заплакал от радости.

«Сыграешь на ней вместе со мной, когда подрастешь. А до тех пор… тренируйся!».

Валентайн, сказав это, обнял мальчика на прощание и ушел.

Но… но Гаверноры растоптали и это. А Людские боги даже не вступились. Теперь за спиной у Себастьяна вместо лютни висит щит. И Себастьян сам стал оловянным всадником на ладонях Ординума.

И от этого юноше было горько на душе. Эта горечь, будто невидимый демон сопровождала его, по меньшей мере, семь лет. Семь долгих лет, которые могли уйти на лучшее (как ему казалось) занятие. Душа Себастьяна билась в страшной агонии, стоило ему лишь исподлобья направить взгляд в спины собратьям, скачущим впереди. По хмурой мине юноши было очевидно, что в качестве друзей он их не видит. Пожалуй, он их и к собратьям-то не причислял.

Лаитон – фермерский сын, высокий и сильный, как и положено настоящему паладину. Затем Стевин – из купеческой семьи, любимец девушек и любитель денег и славы.

И, конечно, Клайд.

Все трое молчали. Стевин достал из кожаной сумки мешочек с сухарями из ржаного хлеба, угощал собратьев и жевал сам, неприлично чавкая при этом. Лаитон протягивал горсть сухариков паладину сэру Тобиасу, но тот только выставлял открытую ладонь перед собой и качал головой. Кобыла Клайда находилась ближе всего к кобыле Себастьяна, и юноше хорошо было заметно, как каждая кровеносная вена на лице наливается кровью, будто новопосвященный паладин разгрызает кость.

Клайд. Вот уж кого всегда недолюбливал Себастьян.

Мальчишкой Клайда нашли на улице, он был воришкой, сиротой. Юноша не знал, но догадывался, что его умершие родители сами промышляли воровством… Говорят, их зверски убитых, нашли в сточной канаве.

Но Клайда привели в Орден, приютили, и вот, он превратился из задиристого, агрессивного и грубого сквайра в точно такого же паладина. По иронии судьбы. Собственно по той же иронии, как и сам Себастьян. И эта же ирония отправила юношу на Смиренную молитву, в той компании, где он меньше всего желал находиться.

Помыслы Людских богов не были ясны Себастьяну. Ему в голову закрадывались богохульные мысли, что Ординум, верховный бог, покровитель защищающих и добродетели Порядка, нарочно пытается превратить его в паладина, вопреки желанию ничтожного смертного. Ординум самостоятельно выбирает роли для игры на сцене театра, кем-то названного Поднебесьем.

Молодой паладин был уверен в этом относительно себя, и, чуточку относительно Клайда. Впрочем, по крайней мере, Клайд физически сильный и храбрый.

Себастьян на секунду опустил глаза и запустил тонкие пальцы в гриву рыжей кобылы Робены. Словно гребешком он принялся с нежностью и заботой распутывать пряди, как делал бы это любимой девушке, будь у юноши таковая. Кобыла пусть немного устало, но все же с удовольствием, зафырчала, раздув широкие ноздри. И Себастьян впервые за сутки умилился. А потом с указательного пальца правой руки юноши едва не соскочило в дорожную пыль серебряное кольцо-феникс. В то же мгновение все вернулось на свои места.

Даже феникс стремится улететь от меня прочь. Ну, какой из меня паладин?

Какой паладин из него? Юноша вновь, стеклянными глазами, посмотрел в спины «собратьев». Истинным паладином выглядел только светловолосый, благородный Алекс, которого здесь не было. Единственный настоящий собрат, скрасивший Себастьяну золотыми, как собственные волосы, оттенками семь невыносимых лет. Вероятно, кольцо-феникс собиралось расправить серебряные крылья и полететь к Алексу. Однако лошадь истинного паладина Алекса не топтала сейчас узкий тракт, а сам новопосвященный находился уже на полпути в охваченный холодом и льдом (и летом тоже) город Охранитель.

И юноше вдруг снова захотелось бросить все, повернуть свою кобылу Робену и поскакать в далекие места, где его любят и ждут. Но он не мог это сделать. Во-первых, лошадь и не его вовсе. Она, как и доспехи с мечом и щитом, принадлежала ордену. А во-вторых, теперь ордену принадлежал и сам Себастьян. Конечно, не в прямом смысле, но молодому паладину от этого не становилось легче. Да еще к тому же кожа на грудной клетке зудила и щипала уже второй день. Последствия от гербовой татуировки феникса, такого же, как и на накидке. Подобную татуировку ставили абсолютно всем новообращенным. Еще у Себастьяна болели бока от недавнего занятия, на котором пришлось фехтовать с Клайдом. А Клайд никогда не щадил своих противников, а Себастьяна тем более. Впрочем, молодой паладин уже привык к этому. Вернее, ему пришлось привыкнуть.

Юноше и до того не раз и не два посещала мысль о дезертирстве. Несколько лет назад он уже сбегал из Ордена. Но, в силу обстоятельств, Себастьяну пришлось вернуться в стены, из которых бестелесная человеческая сущность с десяти лет пытается выбраться. Конечно, Орден Феникса порядка можно было покинуть в любой момент во время обучения. Никто из мастеров и старших паладинов не мог и не хотел насильно удерживать послушника. Вступление в орден, как и уход из него, являлось почти добровольным выбором. Правда, за все время обучения Себастьян был свидетелем всего четырех подобных случаев.

Практически каждый послушник знал, на что он идет, когда только переступает порог орденских чертогов. Некоторых мальчиков на обучение отдавали родители, и обычно ребенок не противился их воле. В силу ли воспитания или по собственному желанию, но послушники не покидали орден до самого посвящения в сквайры. Мотивация при этом была достаточно проста. Обучение в будущем сулило большие перспективы. И неважно, насколько порой сложно было его закончить, каждое усилие над собой и сложные испытания в дальнейшем с лихвой окупались.