Alexandr Weimar - Возлюби врага своего

Сделав еще глоток кофе, Канарис снял с ручки колпачок и, задумавшись, вывел на бумаге: Приказ.

В один из дней мая 1942 года, когда русские части были отброшены от города, в штаб девятой армии пришел приказ из ставки. Начальник штаба полковник Кребс, тут же вызвал к себе командира разведывательного подразделения.

– Герр полковник, на основании приказа, подписанного фюрером, необходимо откомандировать в Бранденбург наших лучших разведчиков со знанием языка противника. Капитан Крамер, командир роты полевой разведки, как кандидат подходит под условия выбора. Доведите до него приказ и в течение сорока восьми часов отправить в учебное учебный полк «Курфюрст».

– Он же единственный боевой офицер, кто в данный момент необходим на этом участке фронта, герр полковник.

– Полковник, исполняйте приказ фюрера. Группа армии «Центр» зарезервирована до особого распоряжения ставки и переведена в режим обороны. Фельдмаршал фон Бок снят и на его место командующим армией «Центр» назначен уже фельдмаршал фон Клюге. По сведениям ставки, театр активных военных действий переносится на юг в направлении Кавказа и Каспийского моря. Девятая армия переходит к оборонительным мероприятиям.

– Разрешите исполнять? – сказал полковник и, щелкнув каблуками, удалился.

Сборы капитана Крамера на обучение были не долгими. Солдаты разведывательной роты поднимали здравицы, пожимали ему руки перед отъездом и передавали письма для родных и близких. Я в день убытия командира был вызван к начальнику штаба полка майору Брунке. Я вошел в штаб, я тут же доложил дежурному офицеру о своем прибытии, и сразу же был направлен по инстанции.

– Унтер – офицер Петерсен, согласно рапорта вашего командира капитана Крамера, вы, предаётесь ему в качестве ординарца на время обучения. Получите ваше командировочное удостоверение и ступайте исполнять обязанности.

Щелкнув каблуками, я отдал честь и отрапортовал:

– Слушаюсь, получить командировочное удостоверение, – сказал я и, симулируя парадный шаг, покинул помещение штаба.

Капитан Крамер для меня был олицетворением настоящего прусского офицера. Он был на удивление храбрым, смелым и каким— то разудалым (как говорят русские). Выглаженный мундир, сияющие до зеркального блеска хромовые сапоги в сочетании с наградами придавали ему вид доблестного вояки. Капитан встретил меня улыбкой и сказал:

– Черт подери, сколько ждать тебя студент? По твоей довольной роже гренадер, я осознаю о готовности стать моим ординарцем.

– Герр капитан, я готов!

– Нам! Нет мне – приказано убыть в учебный центр в Бранденбург. На месте определимся. А сейчас собери мой офицерский чемодан и жди меня. Я схожу и перед тем, как мы отправимся на родину, попрощаюсь с Ирмой. Надену ей пояс верности. Пусть фроляйн скучает только по мне.

Ирма три месяца как был подружкой моего командира, с которой он проводил минуты свободные от службы. Она добровольно служила во вспомогательной женской роте управления дивизией, связисткой. Родом Ирма была из Праги, и как чешская немка, была хороша собой настолько, что капитан Крамер влюбился в неё с первого взгляда. Для чистокровных немок её внешность – её красота, была явлением аномальным. Благодаря нашим историческим особенностям средневековья, немецкие женщины были лишены привлекательности, но вопреки этому, они не были распутны, как славянки, и были незыблемым фундаментом немецкой семьи.

Собрав свою амуницию и офицерский чемодан капитана Крамера, я перетащил все в дежурную машину, и, разомлев под весенним солнцем, задремал, ожидая командира. Сколько я дремал – не помню.

Капитан, осчастливив напоследок свою подружку страстным порывом любви, явился в добром расположении духа.

– Ну, что студент, скучаешь по своей курносенькой шлюшке? – сказал Крамер, и лукаво улыбнулся.– Не дрейфь солдат, сегодня у тебя будет шанс, потешить своего «Вилли», маленькой сопливой дырочкой. Мы выступаем, – казал он, встав на подножку дежурного «Кубельвагена».

– Угощайся Кристиан, – сказал капитан, и открыл передо мной серебряный портсигар. Не чувству подвоха, я взял русскую папиросу (так назывались короткие русские сигареты с мундштуком из плотной бумаги) и прикурил. В тот же миг я почувствовал, как русский эскадрон «казаков», вооруженных саблями, «проскакал» по моему горлу на конях. Следом за этим эскадроном из моей груди вырвался кашель, словно там – в моих девственных легких разорвалась наступательная граната.

– Что, студент приуныл? Непривычно!? Русский табачок дерет тебе горло!? – сказал капитан, улыбаясь, и тут же постучал меня по спине.

– Да, непривычно, герр капитан – чертовски крепкий!

– Ты прав студент, что русскому в радость – нашему немцу смерть! Так говорят русские. Привыкай! В разведшколе школе придется привыкать курить только русские папиросы.

Капитан Крамер влез на заднее сиденье машины, и развалился там, словно фельдмаршал. Постучав шофера по погону, он сказал:

– Что стоишь – раздолбай! Тебе, что нужно показать приказ фюрера, чтобы ты завел свою керосинку? Давай Шнитке жми на газ, нас ждут великие дела, – сказал Крамер.– Вперед!

Фолксваген тип – 62 «Kübelwagen» заурчал, и, заскрежетав шестеренками, тронулся с места, оставляя за собой пыль фронтовых дорог. Русская авиация, как по расписанию бомбила колонны армейского обеспечения, не давая нашим тыловикам полноценно обслуживать наши передовые части. Дороги России насколько я помню, были ужасны. Нет —это были не дороги. Это просто был направления, по которым русские перемещались до войны. Летом мы задыхались от глиняной пыли, а осенью и весной тонули по самые уши в жидкой грязи. На протяжении всего пути до Витебска, где находился сборный пункт и полевой аэродром вдоль обочины торчали остовы сгоревших машин. Им не суждено было попасть на фронт, и они стали олицетворением того, что могут в любой момент сделать и с тобой эти дикие русские. Колонны пленных уже были не так многочисленны, как в начале войны. Они шли на Запад, стараясь выжить и уйти от войны, но она каждый раз настигала их и «пожирала», оставляя на обочинах, их несчастные и измученные страданиями тела.

В те минуты этот унылый вид выжженной и перепаханной бомбами земли погружал моё сознание во всякого рода философские размышления. Мне казалось, что я старался всеми силами оправдать войну. Я считал её развитием цивилизации, которая словно змея сбрасывает шкуру прошлого, чтобы вновь предстать перед вселенной в своем новом обличии.

В своих фантазиях я представлял среди всех этих русских просторов многочисленные и добротные немецкие поселения. В те минуты я еще не знал, что уже скоро придет то время, когда я осознаю всю бесперспективность этого похода. Для себя я открою новый мир, который изменит мое сознание и придаст моей сущности новый вектор моего бытия.