Василий Лягоскин - Дома мы не нужны. Книга пятая: Мир вечного лета

– Но уха из них получилась знатная! – невольно вспомнил он, и тут же согнулся от колик в животе.

Единственным средством от боли у Салоеда было переключить внимание от этой очень важной, но сейчас никак не регулируемой потребности человеческого организма на что-то более важное. Варианта было два – разглядывать тех самых коров, или продолжить разговор с товарищами.

– Микола, – вызвал он друга и помощника, – а что вы там сидите? Вылез бы, да в разведку сбегал. Тут такие диковинные коровы пасутся – с горбами, и выменем почти до земли. Эх, и вкусное, должно быть, молоко у них.

Последняя мысль вырвалась самопроизвольно; живот тут же опять свело жестокой судорогой. Хорошо, что Микола ответил, отвлек внимание:

– Да машину заклинило удачно… или неудачно – для нас. Ни одна дверца не открывается.

– Так вышибли бы окно, – посоветовал Александр, – силенок-то у тебя – о-го-го!

– Ну, ты даешь, Леонидыч, – рассмеялся Микола; слышно было, как девчата рядом с ним тоже хихикают, – я тоже в первый момент сдуру пытался выдавить лобовое – и руками, и ногами. А потом вспомнил, чем покрыт наш «Эксплорер». Если уж его целый замок своим весом не раздавил, то что ему мои ноги?

– Это да, – вынужден был согласиться Салоед, – тут разве что командир смог бы.

– Вот и мы решили, Леонидыч, что нужно ждать – вот товарищ полковник приедет, и разберется со всем – и с «Эксплорером», и с замком…

– А еще пожрать привезет! – едва не заорал Салоед.

Несчастный Хохол не ко времени вспомнил про неприкосновенный запас в багажнике внедорожника; порадовался за парня, и за девчат, у которых было все для комфортного ожидания – и еда, и вода.. Зря он подумал о последнем! Теперь захотелось и пить – безумно; чуть ли не сильнее, чем есть. И Александр, не сознавая уже собственных действий, застучал кулаками в перчатках камуфляжа по несокрушимому пластику, и заорал, замахал кулаками на коров:

– Ну что вы бредете, как заведенные?! Идите сюда, поделитесь молочком! Жалко, да?!

Какие-то остатки рассудительности за пару мгновений до этой отчаянной попытки заставили руку отключить рацию. Так что товарищи никак не могли ужаснуться, отреагировать на его безумные вопли. А вот коровы отреагировали! Точнее одна, ничем не отличавшаяся от остальных ни мастью, ни размерами, ни прежним монотонным существованием. Сейчас она запнулась всеми четырьмя ногами, и едва не грохнулась на оранжевую тропу. А потом повернула голову к Александру. И Хохол вдруг устрашился, хотя на таком расстоянии не мог даже различить глаз «буренки». Животное словно выстрелило в него чем-то жутким и невидимым – чем-то, что не смогли удержать даже волшебные окна замка.

Корова шагнула из круга, и так же медленно, как прежде, потопала прямо к Александру. Салоед, невольно мелко крестивший свою грудь (чего он не делал уже очень давно), еще медленней отступал к противоположной стене. Они подошли одновременно – корова к окну, к которому так неосмотрительно «пригласил» ее Александр Леонидович; сам Хохол в это же мгновение уперся спиной, покрывшейся крупными холодными каплями пота, в такую же прозрачную преграду – в десяти метрах от животного, от ее глаз, оказавшихся вполне обычными… в первое мгновение. Потом эти карие коровьи глаза стали расти, заполнять собой весь мир – когда ноги Салоеда сами понести туловища к ним. И вот уже два взгляда, две сущности разделяет только толстое стекло. Мысли неведомого животного эта преграда не мешала:

– Ну, что же ты? Звал, просил… иди же ко мне, прильни к вымени, полному молока. Свежего, холодного, и безумно сладкого…

Александр забился всем телом об окно. Самая разумная часть его внутреннего мира забилась в дальний уголок души, и уже там отгородилось от всего сущего единственной мыслью: «Не думай, не вспоминай, где лежит пульт от створок окна! Ты не знаешь об этом; его бросило от удара в дальний угол, и в какой из них, тебе не известно!». Но какая-то предательская струнка звенела, пыталась перекричать этот голос разума: «Да вон же они – и угол, и сам пульт! Иди, и возьми его; нажми сразу на все кнопки, и устремись навстречу доброй подруге, навстречу огромному вымени, молоку, которое, конечно же, слаще материнского!».

Тело вдруг пронзил острая, нестерпимая боль. Это не желудок, это весь организм отреагировал на ужас, заполнивший глаза коровы. А потом эти глаза – уже вполне обычного размера – стали пустыми; затем принялись стремительно заполняться бесконечным блаженством. Как это смог понять человек? Ведь эта нега была исключительно для внутреннего потребления животного; корова не приглашала Салоида к ней! Тяжело, со скрипом, повернулась шея Александра. Он уставился на то, что разорвало его страшную и сладкую связь с молочным зверем. По виду это был червяк; но червяк невероятно громадных размеров. Поначалу практически бесцветный, и не очень толстый – он двигался кверху, поглощая плоть животного. Двигался очень быстро, меняя цвет на интенсивно-красный. Вот уже все коровья нога поместилась в толстой бурой кишке; лопнувшая сбоку почка превратила червя в сиамских близнецов, вторая голова которых тут же присоединилась к пиршеству. Корова уже была без задних ног; уже две части кольчатой твари, ставшей толщиной не меньше двухсотлитровой бочки, соединились, чтобы вместе поглощать необъятное туловище…

Александра всего передернуло, когда исчезло набухшее вымя. Он, наконец, махнул рукой, словно отгоняя дурманящую волну, которая заставляла остатки коровы все так же корчиться в блаженстве. Что-то – может, это резкое движение руки – остановило «карусель» во второй раз. Так же неспешно, почти с ленцой, к замку зашагал товарка несчастного животного, исчезнувшего в беззубой пасти червя уже наполовину. Передняя половинка не падала, поддерживаемая хищником, который вытягивался из земли, и рос прямо на глазах. Формы животного еще смутно различались внутри него. Салоида, наверное, стошнило бы прямо на окно – если бы было чем.

– Хоть какая-то польза от пустого желудка, – усмехнулся он страшным оскалом, не в силах оторвать глаз от этого «кино».

Очередной актер – вторая корова – сразу вмешиваться в действо не стала. Она остановилась метрах в трех от «съемочной площадки», и тупо уставилась на драму. На Александра она даже не глянула, и тот еще раз перекрестился – уже осознанно. Терпению этой коровы можно было позавидовать. В то, что у нее, очевидно, неразумного существа, могли быть какие-то свои расклады и планы на ближайшее будущее, как-то не хотелось верить. Как и в то, что эта корова сама принесла себя сюда на заклание. Последнее, как оказалось, в планы животного (а они все-таки были!) не входило. Корова одним неуловимым скачком повернулось к стаду передом, а к червю, и, значит, к Салоеду, задом – в тот самый момент, когда неприятно-мягкие «губы» кольчатого хищника сомкнулись над рогами первой жертвы. Отреагировать на атаку врага этот толстенный бурый бурдюк не успел. Корова взбрыкнула задними ногами – совсем как необъезженная лошадь – и окатила червя, и половину огромного окна содержимым своей прямой кишки. Если она у нее, конечно, была.