Василий Карасев - Проныра. Деревенское фэнтези

© Василий Карасев, 2017

ISBN 978-5-4485-3065-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Едва за соседний дом улетает желтый окурок солнца, и Ночь садится на скамью у подъезда, как во дворе появляется худой и нескладный человек. Это Кукольник. Он ставит на землю старый деревянный чемодан и молча смотрит в наши окна. А когда какое-нибудь из них гаснет, достает из чемодана тряпичную куклу, вдыхает в нее сон и отправляет на свидание.

Каждый раз он приносит разных кукол. Но всегда среди них есть женщина в странном малиново-желто—зеленом наряде. У женщины длинные седые волосы и озорные веселые глаза. Высокий раздвоенный колпак, тонкие крылья за спиной и скрипка… Это Оодьма, крылатая вестница перемен. Если она залетела к вам в окно, значит, Судьбе стало скучно наблюдать за вашей спокойной и размеренной жизнью….

Не так уж сложно поймать себя на чужой мысли. Всего лишь немного внимания.

В тот день я стоял у окна, пил горячий кофе и наблюдал за чудаками на улице, которым не спится в семь часов утра. Настроение было хмурым – сидеть весь отпуск в городе к началу августа просто осточертело.

– А почему бы тебе не съездить к Ваньке? – спросил я себя.

С Ванькой Плотниковым мы когда-то вместе учились в институте – грызли гранит педагогической науки. Запивая его по вечерам пивом и дешевым – на разлив – вином из ближайшего ларька. Но гранит он и есть гранит, чем его не запивай. На третьем курсе Ванька обломал зубы и уехал фермерствовать в родную деревню. У меня зубы оказались покрепче. Я все—таки догрыз его до последней крошки, заработав гордое звание «учитель начальных классов» и гастрит в придачу.

Ванька жил в какой-то маленькой деревушке на берегу озера – самое то, чтобы провести остаток отпуска вдали от цивилизации. На рыбалку схожу. Я ведь, стыдно сказать, ни разу не был на рыбалке! И повод потратиться на цифровой фотоаппарат, наконец-то, появится. Потом можно будет весь год рассматривать фотографии и хвастаться проведенным отпуском. Да и Ваньке сюрприз. Сколько ж лет мы не виделись? Семь? Мама дорогая…

Аргументы в пользу поездки были мои. А вот сама мысль о ней….

Если бы она была моей, то звучала бы так:

– А почему бы мне не съездить к Ваньке?

Но я был невнимателен. Я ведь не знал, что ночью ко мне в гости заходила Вестница перемен. Играла на скрипке, рассказывала странные истории и негромко хихикала, подсматривая в зеркало за моим будущим. А, уходя, Оодьма оставила мне чужую мысль. С которой всё и началось.

Автобусы до Ванькиной деревни не ходили. От райцентра до нее было километров пятьдесят через поля и перелески Барабинской низменности, большой озерной страны посередине Западной Сибири. Сорок пять я проехал на попутном грузовике, а остальное пришлось пешком – впрочем, не за тем ли я и направлялся? Дорога окончательно перестала следить за собой, опустилась, лежала неряшливой грязной колеей под ногами, но самое удивительное – на свертке в деревню стоял шлагбаум, а возле него будка с двумя солдатами. Они сидели на широкой деревянной скамье и лениво резались в карты. На меня солдаты даже не посмотрели.

Ванька сильно удивился моему приезду и, как ни странно, не очень-то обрадовался. А может, мне просто показалось – все—таки за семь лет я сильно отвык от его замкнутого немногословного характера. Он сильно раздался в плечах и талии, носил полосатые брюки и клетчатую рубашку, принципиально не брил бороду и выписывал районную газету, в которой, впрочем, читал лишь программу телепередач и некрологи. Зачем некрологи – еще понятно, но вот зачем читать телепрограмму, если у тебя нет телевизора – это выше моего понимания. А просить у Ваньки объяснений всё равно, что заставлять теленка петь арию Ленского. Как ни старайся – выйдет опера Тургенева. Сами знаете какая.

Однако через час меня ждал стол с копченым свиным окороком, аппетитной деревенской колбасой, огромной тарелкой огородной зелени и холодным брусничным напитком.

– Процветаешь? – поинтересовался я, присаживаясь на добротный самопальный стул.

– Процветешь тут, – вздохнул Ванька и достал из шкафчика бутыль с самогоном. Взялся за пробку, но словно что-то вспомнив, отставил «сельское шампанское» в сторону, встал и зачем-то запер дверь на крючок.

– Видишь на мне эти брюки? – спросил он, возвращаясь.

Брюки я видел. Ничего нового – две штатины и замок—молния как на любых других. Поэтому просто поднял вопросительный взгляд на Ваньку.

– Раньше я одевал их только на Пасху, – сообщил он.

– На какую Пасху? – опешил я.

– Классику читать нужно, – ухмыльнулся Ванька и разлил самогон по стаканам.

Отвык я, однако, от милых Ваниных шуточек – это же цитата из «Золотого теленка»! Книг за свою жизнь он прочел всего две, но обе помнил практически наизусть.

– А дверь-то зачем закрыл? – спросил я, запивая самогон брусникой.

– Надо.

Вот и поговори с ним. Опера Тургенева, однозначно. Впрочем, на воспоминания Иван не скупился. Часа полтора мы неторопливо пережевывали косточки общему Прошлому, улыбаясь былым проказам и отыскивая на пыльном чердаке памяти старые никому не нужные тайны. Секреты личной жизни с давно просроченным сроком давности. Мы снова были юными, ведь когда люди вспоминают юность – зеркала отворачиваются.

Но любые воспоминания заканчиваются. Обычно вместе с застольем. Ванька встал из-за стола и отправился управляться по хозяйству, а я решил прогуляться по деревне.

– Ты это… – задержавшись в дверях, неожиданно заявил он, – не обращай внимания особо…

– На что? – не понял я.

– Ну… если что странное увидишь… деревня глухая у нас, – он потоптался на пороге и ушел, тихо прикрыв за собой дверь. То ли дробить зерно для коров, то ли поить гусей обратом – я в этом сельском хозяйстве все равно, что утконос в игре на бирже Так что я накинул ветровку, сунул в карман банку пива и отправился на озеро знакомиться с местными красотами. Никаких особых странностей по пути мною замечено не было. Ванькин сосед, чинивший старенький трактор через улицу, молча кивнул в ответ на мое «здрасьте», а бабка, попавшаяся навстречу, поинтересовалась, не племянник ли я Попрушкиных. Вынужден был ее огорчить.

На Озере – именно так, с большой буквы, называли его местные – было тихо. По небу плыли косматые белые облака, а возле камышей роняли головы в воду дикие утки. На узкой полоске песка стыли следы чьих-то босых ног, исчезая в невысокой траве чуть поодаль от берега, и любопытный ветерок, словно следопыт, шуршал между травяных стеблей, ища потерянное детство. Я стоял и чувствовал, как время наслаивается друг на друга: прошлое на настоящее, а будущее на прошлое, и получается сладкий пирог воспоминаний и грёз. Воспоминаний о будущем и грёз об ушедшем – неосознанных, зыбких, почти эфемерных, но чарующих своим терпким ароматом чудесного. Несколько долгих мгновений, а затем чары развеялись, оставив горьковатое послевкусие неслучившегося.