Евгений Коршунов - И придет большой дождь…

Даджума фыркнул.

— Прежде чем говорить о будущем Гвиании, мы должны очистить ее от таких подонков, как Аджайи и генерал Дунгас. Я расстрелял премьера и эту жирную скотину министра хозяйства. А этот… — он с ненавистью стиснул горло Аджайи, почти теряющего в его объятиях сознание, — еще попадется мне!

— Иди, брат!

Нначи подошел к куче брошенного солдатами оружия и поднял автомат.

— Я пока покараулю их. Да оставь мне Аджайи. Пусть он расскажет о нашем бывшем брате Нагахане.

Так Петр узнал о том, как был предан «Золотой лев».

Капитан Нагахан исчез из Луиса. Даже генерал Дунгас не знал, что полковник Роджерс отправил его на военно-морскую базу, где изнывали от скуки британские солдаты.

Хотя Нагахан и не допустил в арсенал восставших, Роджерс был им недоволен: ведь капитан был обязан предупреждать его о малейших изменениях в планах «Золотого льва»!

Полковник и капитан начали встречаться год назад, когда Роджерс неожиданно пригласил Нагахана в «Морской клуб», самый респектабельный клуб Луиса.

До этого капитан встречал англичанина лишь на официальных церемониях да один-два раза в доме своего дальнего родственника Джеймса Аджайи. И это приглашение польстило ему.

Встреча была назначена на три часа, самое жаркое время дня, когда в клубе не бывало никого, кроме полусонных стюардов.

Когда Нагахан, в строгом темно-сером костюме, застегнутом на все пуговицы, сняв легкую шляпу, вступил в длинный прохладный зал, он увидел в дальнем углу пустой комнаты фигуру в шортах и распахнутой на груди рубахе в синюю горизонтальную полоску.

Полковник издалека махнул ему рукой, приглашая подойти. Нагахан подошел твердым шагом военного, слегка прищелкнул каблуками, кивнул, почти коснувшись подбородком груди.

— Прошу, прошу, господин капитан, без церемоний… Роджерс чуть привстал и протянул Нагахану свою маленькую крепкую руку.

— Вам не жарко? — неожиданно спросил он, весело оглядев своего визави с головы до ног.

Нагахан обидчиво вскинул подбородок.

— Ну, ну, — покровительственно улыбнулся полковник. — Вы, я вижу, больший британец, чем я.

Лицо Нагахана смягчилось: Роджерс умел разговаривать с людьми и к каждой новой встрече готовился со всей тщательностью. И если бы Нагахан вдруг получил возможность заглянуть в свое досье, лежавшее в тот момент в сейфе полковника, он прочел бы о себе следующие слова, написанные рукою Роджерса: «Крайне честолюбив, заносчив. Ради карьеры пойдет на все. Глубоко завидует популярности майора Нначи. В „Симбу“ вступил, надеясь на приход к власти в результате переворота».

— Вы — один из руководителей «Симбы», — тихо начал Роджерс и поспешил добавить, видя, что Нагахан собирается вскочить: — Нет, я вас не осуждаю. Но у меня есть для вас более реальная возможность добиться того, о чем вы мечтаете. И Джеймс тоже одобрил мой план.

Капитан колебался. Имя Аджайи значило для него достаточно много: министру он был обязан и тем, что поступил в армию, и тем, что получил офицерское звание: Аджайи был щедр к родственникам, полностью подчиняясь племенным обычаям.

— Я вас слушаю, господин полковник, — наконец сухо сказал Нагахан. — Надеюсь, буду вам полезен.

Первым заданием Нагахану было назначить встречу майору Нначи на пустынном пляже Луиса и… На полчаса опоздать. Это было сущим пустяком, по крайней мере, Нагахан пытался убедить себя в этом.

В глубине души он прекрасно понимал, что полковник заботился отнюдь не о здоровье майора Нначи, организуя для него раннюю утреннюю прогулку по пустынному берегу океана.

Джеймс Аджайи, когда капитан до мельчайших подробностей передал ему свой разговор с Роджерсом, одобрительно прищурил глаза.

— Полковник — умный человек, сынок. Но не забывай, что каждый варит бульон по своему вкусу. И мы будем участвовать в его бизнесе до тех пор, пока это выгодно нашей фирме.

— Но если майора Нначи…

Нагахан не договорил, боясь высказать страшную мысль вслух.

Аджайи цинично поморщился.

— Его все равно уберут. Ваш «Золотой лев» должен прыгнуть не дальше, чем ему будет позволено. А Нначи слишком большая помеха дрессировщикам вроде нашего милейшего полковника. Слишком уж много друзей у майора в армии, да и вообще в стране.

Нагахан согласно кивнул. И все же, увидев спустя несколько дней майора живым — в обществе русского журналиста, он вздохнул с облегчением.

Ожесточение пришло к нему позже, уже после провала восстания, когда он вдруг понял, что был лищь орудием в чужих руках: всесильный родственник бросил его на произвол судьбы, а англичанин отправил в казармы, даже близко не допустив к кормилу власти.

В те дни карьеру в Луисе сделали другие офицеры, которых генерал выдвигал лично. И кто знает, думал Нагахан о себе: не исчезни он тогда из Луиса, какая судьба могла бы его ждать?

Нначи был заключен в специальную тюрьму в окрестностях Луиса. Здесь находились и другие офицеры участники восстания. Но странные это были заключенные. Тюремщики дивились полученным инструкциям: арестованным сохранялись воинские звания, денежное довольствие, право носить форму. К ним предписывалось относиться с подобающим уважением.

Тем временем на Севере все громче поговаривали, что пора начать суд над мятежниками, а затем повесить их на месте преступления. Но на Юге раздавались и другие голоса, спрашивающие, кто же такие мятежники — герои или преступники? И если они герои, то почему их держат в тюрьме?

Имя Джеймса Аджайи не сходило с газетных полос с того дня, когда Эдун опубликовал в своей газете «Ляйт» драматический рассказ о событиях на лесном военном аэродроме.

…Даджума с автоматом в руках выскочил из окна. Для солдат, стоявших у машин, это было так неожиданно, что никто из них в первые мгновения и не подумал взяться за оружие.

— Ложись! — крикнул майор, припал на колено и дал длинную очередь поверх солдатских голов. Солдаты мгновенно попадали на землю.

— А теперь, — Даджума выпрямился, опустил автомат и презрительно оглядел лежавших. — Я мог бы вас расстрелять, как злобных бабуинов. Вы арестовали героя, который сражался за вас, за то, чтобы вас не обирали политиканы, чтобы ваши дети могли ходить в школу, чтобы вы были хозяевами своей земли и ни какао, ни арахис, ни красное дерево не уплывало за большую воду почти даром, как сейчас… — Он выставил вперед левую ногу, набрал полную грудь воздуха. — Встать! Смирно!

Солдаты вскочили и вытянулись — перед ними был старший офицер, знающий силу приказа.

— Кто хочет, уйдет со мною. Мы будем драться за новую жизнь, и мы победим. Остальные пусть гниют в казармах. На одном дереве манго одновременно бывают и спелые плоды, и цветы, время которых еще придет. Ну?