Александрия Одинцова - Угнетенные: Побег

Нам объявили о конце смены. Мы оставили приспособления. Найдя Элли, я взяла ее за руку, и мы пошли к выходу из плантации.

– Как же бесит! – топнув ногой, закричала Элли. Ее кудрявые черные волосы спадали на лицо. Резким движением она откинула их на один бок и открыла свое красивое смуглое лицо искаженное гримасой злости. Я даже немного засмотрелась.

– Чего же мы так злимся, Элли? – как всегда насмешливым и немного озабоченным тоном спросил Доминик. Я увидела панику на ее лице, но затем она снова взяла себя в руки и, процедив сквозь зубы, ответила:

– Я не собрала все ананасы с моей части поля. Уууф!

– Доминик, оставь их в покое, – раздражительным тоном сказал Фидель.

– Хэй, брат, ты чего? – ошалело посмотрел на него Доминик. Я тут же решила, что он обиделся, но когда он раскатисто рассмеялся, тут же забыла эту мысль.

– Акасра, ты в порядке? – Спросил Фидель.

Доминик и Элли озадачено переглянулись.

– Неужели вас только это волнует?! – подбежав к нам сзади, удивлено обратилась к нам Анерис.

– А что нас должно волновать? – спросила Элли, раскинув руки в стороны.

– Ну а как же тот странный мужик?

Элли оглядела Доминика с ног до головы и так же, показывая рукой верх и вниз, с ухмылкой ответила на ее вопрос:

– Да ты посмотри на него. Он же весь светится! Постоянно счастливый, постоянно улыбается, шутит. А теперь на остальных, – Элли сконцентрировала внимание, дернув головой на толпу, идущих в стороне от нас рабочих, специально, так как, показав она рукой, могла бы вызвать новую бурю возмущений. – Они совсем не похожи на нас. Правильно он сказал: «Тебе тут не место…». Нам здесь не место… – Элли сделала паузу, чтобы все поняли, что имела в виду, чтобы не говорить об этом вслух. Они совсем потеряли надежду на возможное счастливое будущее, что все может поменяться к лучшему. Они настолько угнетены, что встали на сторону этого дерьма. Они следовали этой политике и хотят, чтобы все остальные следовали ей, потому что боятся перемен. Этот страх слишком сильно засел в их головах, что стал их убеждением. И я не хочу однажды стать одной из них.

Кустосы провожающие нас до телепортатора, шли впереди нас. Их было немного. Кажется, они совершенно не замечали нашу дерзкую и опасную для нас беседу. Возможно, единственное, что улавливали их уши, было: «Сссс… ссс… ссс». Ну… по крайней мере, мы на это надеялись…

– Все отлично, – скучающим тоном бросила я.

– А что не так? – спросила Элли, сощурив глаза, и посмотрев ими мне прямо в душу. Я виновато пожала плечами. Ее карие глаза, обрамленные пышными ресницами, расширились.

– Просто я видел, что она не очень любит жару. Ее сильно покачивало. Ничего, – сочувственно сказал он и положил руку мне на плечо, – я тоже ее не люблю.

В моих глазах читался немой вопрос: «Откуда он узнал?! Это так заметно?» Фидель посмотрел на Элли и подмигнул. Та улыбнулась уголком рта и закатила глаза, что они стали поддергиваться.

Мы шли в сторону города. Вечерело. Прохладный, совсем невесомый ветер словно гладил меня по оголенным, немного обгоревшим плечам. От обгорания я никогда не чувствовала боли, хотя и у меня светлая кожа.

Оттенок неба был светло-синим, плавным переходом он обволакивал еще не посиневшие участки. Наклоненные от старости зеленые дубы и ивы шелестели на ветру, этот звук всегда звучал как музыка или шепот. Мы по очереди вошли в телепортатор.

Запахи гари, пота, духоты и едких химикатов смешались и ударили в нос. Желудок скрутило. Все начали разбредаться по разным сторонам. Кустосы строем и, как всегда ровным шагом, удалились в сторону здания работы.

– Идем, Фидель! – скомандовал Доминик. – Как же жутко, дружище, я устал. Прямо не хочется до дома доходить. Может быть, отдохнем тут? – он засмеялся.

– Всю жизнь мечтал поспать на асфальте и бетоне! Обожаю! – с сарказмом сказал Фидель, и прыснул со смеху. Шутки конечно у них были нелепые, глупые и порой совсем непонятные нам с Элли. Видимо, дружили они очень давно, что у них

был свой выработанный специфический юмор, похожий на совсем детский, невинный и связанный с их общими воспоминаниями. Когда они общались, образовывалась, какая-то особенная атмосфера, которая, по-видимому, оберегала их от всего того, что происходит вокруг.

Мы разбредались в разные стороны парами. Но тут Фидель остановился, подбежал ко мне, сжал мою руку и сказал:

– Не расстраивайся, – он похлопал прохладной рукой мое красноватое плечо. И удалился к Доминику.

Я же совершенно обескураженная неожиданностью этого движения, смущенно улыбаясь, не знала, как буду смотреть в глаза Элли от стыда. Я чувствовала ее осуждающий взгляд на себе, но так и не могла посмотреть ей в лицо. Проковыляв к ней, я снова взяла ее за руку. Мы начали вышагивать в такт, словно пара гвардейцев.

– Значит, ты ему все рассказала?

– Да… – Выдохнула я, – как-то так далеко зашел разговор.

– И о чем же вы с ним говорили? – строгим голосом продолжала она.

– Совершенно о разных вещах. Он рассказал мне о своем детстве. Он даже не удивился, когда я ему все рассказала и предложил помощь. Просто я доверилась ему, не знаю от чего, словно рассказала все очень близкому человеку, как родственнику. Он внушает доверие. Фидель выслушал меня и понял. Ты обижаешься на меня? – Я со страхом посмотрела на Элли, которая была подавлена неудачей побега.

– Нет, – резко ответила она, словно эта мысль была недопустимой для нее, – я ведь никогда не обижаюсь на тебя, ты же знаешь, – продолжила она с нежностью и грустью, смотря на меня. – Даже не знаю, что делать дальше… – она судорожно вздохнула.

– Просто надо забыть эту мысль и продолжать жить до самой смерти здесь. – Предложила я.

– Мысль была отличной, – грустно произнесла Элли.

Мы подошли к дому. Когда поднялись на крыльцо нашего маленького домика, то увидели, бабушку и папу, я очень захотела их обнять. Желудок сильно урчал, и хотелось есть, но мы с Элли не подавали вида. Бросившись в объятья папы, я встала на носочки и прижала его к себе. Папа пахнул безопасностью и гарью костра. Я чувствовала, как он улыбался. Мой папа, единственный человек из тех, что я знаю, который умеет улыбаться глазами. Его лицо может быть невозмутимо, а глаза блестеть, словно две звезды и улыбаться.

Когда я прошла в комнату, то я увидела мою бабушку. Я бросилась к ней навстречу. Бабушка пахла мылом и лавандой. Она очень крепко прижала меня к себе.

– Ты работала на ананасовой плантации?! Этот запах невозможно не узнать, – она посмотрела на меня и улыбнулась. – Лучше работы на плантации может быть только работа организации праздничного стола на праздник. То и дело можно что-нибудь съесть.