Джеймс Кервуд - Долина Безмолвных Великанов

Несмотря на тягостную напряженность, царившую в доме, отца Лайона немного утешило то, что прежний юмор вернулся к его старому другу. Многолетняя привязанность священника к этому решительному и отчаянному авантюристу была стойкой и неизменной. Он мог скорбеть о Джеймсе Кенте, он мог молиться о спасении его души, он мог поверить в его вину, во в душе он все равно питал к нему искренние и теплые чувства, пустившие слишком глубокие корни, чтобы их можно было вырвать насильно или благодаря капризу случая. Поэтому прежняя ободряющая улыбка вновь появилась на лице маленького священника, и он сказал:

— Бороться за свою жизнь — это право, которое Господь предоставляет каждому человеку, Джимми. Когда я направлялся к вам, я был в ужасе. Мне казалось, что лучше бы вам умереть. Теперь я вижу, в чем моя ошибка, хотя борьба вам предстоит не из легких. Если вам повезет, я буду счастлив. Если нет — что ж, я уверен, что вы мужественно встретите свое поражение. Кто знает, возможно, вы правы и вам действительно лучше встретиться с инспектором Кедсти до того, как у вас будет время и возможность как следует поразмыслить над всем этим. Тут может сыграть роль чисто психологический эффект. Сказать ему, что вы готовы его принять?

Кент кивнул:

— Да. Сейчас же!

Отец Лайон направился к выходу. Подойдя к двери, он, казалось, заколебался, остановившись на мгновение, словно опять решил предложить Кенту передумать. Затем он отворил дверь и вышел из комнаты.

Кент ожидал с нетерпением. Рука его, машинально перебирая края одеяла, случайно наткнулась на салфетку, которой он вытирал губы, и он неожиданно обратил внимание на то, что на ней давно уже не появлялись свежие пятна крови. Давление в груди теперь, когда он знал, что это не смертельно, казалось ему неудобным и неприятным. Кенту захотелось встать и встретить своих посетителей стоя. Каждый нерв в его теле требовал действия, и минуты тишины, последовавшие за тем, как миссионер скрылся в дверях, были тягостными и томительными. Прошло четверть часа, прежде чем он услышал в коридоре приближающиеся шаги, и по их звуку Кент определил, что Кедсти идет не один. Вероятно, с ним возвращался le pere. И возможно, с ними был также и Кардиган.

То, что произошло в течение последующих нескольких секунд, было для Кента неожиданным потрясением. Первым вошел отец Лайон, за ним инспектор Кедсти. Взгляд Кента пробежал по лицу командира Н-ского дивизиона. Его было трудно узнать. Едва заметный кивок, который вряд ли можно было назвать приветствием, был ответом на салют и поклон Кента. Он никогда прежде не видел Кедсти замкнутым настолько, что лицо его походило на маску бесчувственного сфинкса. Но больше всего Кента взволновали люди, присутствия которых здесь он никак не ожидал. Позади Кедсти стоял Мак-Дугал, мировой судья, а вслед за Мак-Дугалом в палату вошли констебли Пелли и Брант, подтянутые и собранные, явно при исполнении служебных обязанностей. Кардиган, бледный и растерянный, вошел последним вместе со стенографисткой. Когда все они собрались в комнате, констебль Пелли произнес официальную формулу предупреждения, предписываемую Уголовным кодексом Королевской Северо-Западной конной полиции, и с этой минуты Кент юридически оказался под арестом.

Он не ожидал этого. Разумеется, он знал, что процесс расследования будет идти своим чередом, но он никак не предвидел подобной бессердечной поспешности. Он рассчитывал прежде всего на то, что они с Кедсти переговорят с глазу на глаз, как мужчина с мужчиной. Но — закон есть закон. Кент понял это, когда взгляд его перебегал с каменного лица Кедсти на безучастные и неподвижные лица его прежних друзей, констеблей Пелли и Бранта. Если у них и таилась где-то глубоко в душе малая толика сочувствия к нему, то они ее весьма умело скрывали. В противоположность им, ничего подобного нельзя было сказать ни о Кардигане, ни об отце Лайоне. И Кент, всего несколько минут назад преисполненный ликующей надежды, почувствовал, как отяжелело его сердце в ожидании момента, когда ему придется вступить в борьбу за возвращение себе жизни и свободы, которые он потерял.

После того как двери в комнату Кента затворились за мрачной процессией представителей Закона, юный Мерсер остался в прихожей, размышляя наедине о том, не наступило ли подходящее для него время действия. Решив наконец, что наступило, он с пятьюдесятью долларами Кента в кармане направился к хижине старого проводника и следопыта, индейца Муи. Через час он вернулся, как раз вовремя, потому что в эту минуту дверь в палату Кента отворилась снова. Доктор Кардиган и отец Лайон вышли первыми, за ними последовали поочередно блондинка-стенографистка, мировой судья и констебли Брант и Пелли. Затем дверь закрылась.

В комнате, мокрый и вспотевший после только что перенесенной суровой процедуры, сидел Кент, опираясь на подушки, глядя в лицо Кедсти потемневшими от негодования глазами.

— Я просил вас остаться со мной на несколько минут с глазу на глаз, Кедсти, потому что хотел поговорить с вами как с человеком, а не как со старшим офицером. Судя по всему, я уже не служу в полиции. В таком случае, я не обязан оказывать вам больше уважения, чем любому другому человеку. И я рад, что благодаря этому имею величайшее удовольствие назвать вас проклятым негодяем!

Лицо Кедсти пылало, но по мере того как пальцы его рук медленно сжимались в кулаки, оно становилось все багровее. Прежде чем он смог выговорить слово, Кент продолжал:

— Вы не проявили по отношению ко мне ни такта, ни элементарной снисходительности, ни сочувствия, в котором вы не отказываете даже худшим преступникам и закоренелым негодяям! Вы удивили каждого из тех, кто присутствовал здесь, в этой комнате, потому что в свое время — если не сейчас — все они были моими друзьями. Их поразило не то, что вы говорили, но то, как вы это говорили. Едва только они начинали склоняться на мою сторону, вы глушили эти намерения, но не честно и открыто, а не оставляя мне ни малейшего шанса. Как только вы замечали, что я начинаю побеждать, вы тут же сворачивали все на букву закона. А ведь вы не верите, что я убил Джона Баркли. Я это знаю. Вы обозвали меня лжецом в тот день, когда я дал свои дурацкие показания. Вы и сейчас продолжаете думать, что я солгал. И мне пришлось подождать, пока мы останемся вдвоем, чтобы спросить вас кое о чем, потому что в отличие от вас во мне еще осталось немного порядочности. В чем дело? В чем смысл этой вашей игры? Что заставило вас так перемениться? Или…

Непроизвольно стиснув правую руку в кулак, так, что побелели суставы пальцев, Кент наклонился к Кедсти:

— Или виной тому девушка, скрывающаяся в вашем доме?..