Василий Лягоскин - Тайна пролива «Врата скорби». Том третий

Дуб скосил взгляд на королеву, но та сидела с невозмутимым лицом, ничем не выдав своего неудовольствия. Пока. А еще – показалось Витальке – от нее исходила какая-то великая печаль. Точно такая же, как в круг проводов отца с товарищами.

– Словно опять кого-то собралась провожать, – проворчал он практически неслышно, – в последний путь.

По спине достаточно крепко стукнул кулаком Тракторист: «Не отвлекайся!». И это послужило началу заунывной речи-плачу королевы Бэйлы. Виталька в хитросплетение этих словесных кружев не вслушивался; знал, что при надобности сможет выудить каждое слово старой колдуньи. И интонацию тоже. Любую. Теперь же он с зародившейся в боку тянучей болью вычленил главное: в мир пришло Зло. Древнее. Изначальное. Шесть ипостасей, уже пытавшихся обрушить мир в бездну. Но тогда это был не их мир. А теперь…

– А теперь это зло, – Бэйла повернулась всем телом к Дубу, – кружит вокруг твоего отца. И сжимает круг.

– Мой отец может победить любое зло, – гордо выпрямил спину молодой вождь русов, – и победит.

– Если будет, кого побеждать, – старуха качала головой, – зло еще надо распознать. Порой его не отличить от обыденности, пусть самой неприглядной.

Виталька медленно, не скрывая взгляда, осмотрел всех вождей. Костер словно специально взметнул кверху огни пламени, так что Дубу не пришлось напрягать глаз. Чуть дольше он остановился взглядом на физиономии вождя еврогеев, стараясь не смотреть за его плечо, на лицо явно рассерженной Маргоши. И кивнул:

– Да, это так.

А Бэйла словно ждала его слов, как команды к следующему действу.

– Ну что ж, – проворчала она почему-то с заметным неудовольствием, – давайте попробуем разглядеть это зло.

Вожди, как один, зашевелились. Вроде, даже заулыбались. Тракторист за спиной явно обрадовано крякнул: «Держи». На левом колене вождя удобно расположился барабан. Теперь на правое шлепнулся увесистый бурдюк.

– Можно, – кивнула колдунья, и первой выдернула затычку из узкого горлышка меха.

В горле Витальки запершило от резкого, необычного запаха; потом от нового, пришедшего от костра, куда Бэйла щедро плеснула из бурдюка. Теперь пещеру было видно всю – в необычном синем свете. А потом Дуб прильнул к меху. И никогда бы не оторвался от него, если бы Тракторист не вырвал драгоценную ношу из ставших какими-то вялыми ладоней вождя. За спиной послышались долгие булькающие звуки. Но нового кряканья Виталька не услышал. Потому что опять пела старая колдунья, и от этого пения уходила из тела радость; легкость, с какой взмывали в небо, к солнышку, овцы и коровы; бесшабашная удаль, с которой вождь уже собирался было ступить на жарко пылавший костер, и, сделав по углям несколько шагов, с разворота врезать ногой по скалящейся физиономии вождя еврогеев. Тракторист называл такой удар необычно. Виталька успел вспомнить: «Рессора от трактора «Беларусь».

Но хриплая песня королевы заставила его уткнуться в костер, который вдруг стал гладким, как море в абсолютный штиль, и глубоким, как глаза жены – когда Виталька в первый раз поцеловал ее. И в этой глубине возникали и исчезали удивительные картинки. Какие-то непонятные пещеры, вывернутые наружу, к свету; растения, гнущиеся под тяжестью плодов; механизмы (словечко Тракториста), мелкие по сравнению с «Железным капутом», но несравненно изящней и… Люди, люди, люди. Они бродили меж деревьев с непокрытыми головами, и совсем не боялись, что сверху на них спикирует «подарок» от овцы, или коровы; или что снизу, из-под травы какого-то необычного зеленого цвета вырвется червяк, готовый нести смерть всем и везде. Люди улыбались, смеялись; поднимали кверху лица, и Дуб узнавал их, хотя чувствовал, что все они были бесконечно чужими. Даже чуждыми. И сам он, Виталька Дуб, с постриженными коротко волосами, глянувший из своего мира сюда, внутрь пещеры с виноватым выражением лица, принадлежал чужому миру.

А потом все заполнило огромное лицо отца. Вот он был своим, родным, хотя и одетым в необычные одежды без всяких признаков защитного меха. Отец шевельнул губами, и Виталька прочел. Не глазами, сердцем:

– Сделай то, что должно.

И исчез, с безумной болью в глазах и верой в него, собственного сына.

А вокруг была пещера; необычайно веселые вожди, их помощники, и та самая боль – но уже в глазах королевы Бэйлы.

Теперь старая колдунья обводила взглядом вождей, и они съеживались, опускали головы к шкурам, к камням, что покрывали эти шкуры. И Дуб вслед за ней понимал – они ничего не видели; не чувствовали. Кроме каких-то своих сказочных видений, навеянных молоком бешеных коров. Свои видения молодой вождь посчитал явью. Отца-то уж точно!

Наконец, взгляд колдуньи остановился на Витальке. Он был тяжелым; физически давящим на плечи. Но рус только шире расправил их, да выпрямил спину. Тракторист позади крякнул одобрительно: «Знай наших!».

– Рассказывай, сынок, что видел?

И Виталька рассказал – все по порядку, не торопясь, словно наслаждаясь каждой долькой круга (как последней в жизни), и тем изумлением, которой не умещалось во взглядах слушателей.

– А Зло… Зло ты разглядел? – в нетерпении воскликнула Бэйла, неестественно бледная в отсвете костра.

– Нет, – пожал могучими плечами вождь, – обычные люди, хотя и чужие. Отец…

– Что отец?! – жадно вскричала королева.

– Он словно прощался со мной… или звал.

– Ах! – вскричала старуха, откидываясь назад, на крепкие руки дочери.

– Ах!! – подхватила ее горестный клич юная жидовка; словно какое-то предчувствие беды уже объединило их.

– Старая я дура! – выпрямившаяся почти сразу колдунья заколотила себя по седой голове, – как я могла забыть?!!

Озадаченный; даже немного испуганный Виталька только теперь узнал, что Бэйла пыталась соединить несоединимое – зов крови русов с собственной способностью вникать в суть вещей; видеть истину под личиной повседневности.

– Видеть то самое Зло! – воскликнул он, – так давай соединим наши усилия, поможем отцу.

– Не только Дубу-старшему, – ответила колдунья с враз окаменевшим лицом.

– И тем людям? – предположил Виталька.

– И им, – кивнула Бэйла с выражением лица, показывающим, что на тех счастливых смеющихся незнакомцев ей плевать – как сказал бы Тракторист: «С высокой колокольни», – но зло не остановится, если его не остановить. Оно пожрет все там, а потом придет сюда.

– И убьет всех, – про себя закончил Дуб, – и меня, и Совет, и жену, и еще не родившегося сына.

– Говори, что надо делать?!

Колдунья уставилась в его лицо долгим немигающим взглядом; что прочла в нем, и, наконец, выпалила:

– Магия крови!

Все отшатнулись, явно устрашенные. Даже Тракторист позади крякнул как-то испуганно. А потом Виталька увидел, как лица еврогеев напротив осветились. Не огнем костра, а хищной радостью. Но молодому вождю было наплевать на их радость. Что бы она не означала. С той самой колокольни.