Семён Ешурин - Крепостная герцогиня (главы 64—115). Квазиисторическая юмористическая эпопея

– ВалИ! – молвила Наташа, правда, с видом скорее заинтересованным, нежели разгневанным.

Аглая не просекла сей нюанс и, вздохнув грустно, молвила:

– ВалЮ.

Засим повернулась и ко двери направилась.

– Э…! Куда попёрлась? Мне же интересно зело!

Уразумел Мойша суть конфликта и молвил, улыбнувшись:

– Наташенька, видать, хотела глаголить «Валяй!», что в переводе на язык нормальный означает «Дозволяю!»

– А я так и валяла, … то бишь глаголила!

Вернулась Аглая с полдороги и речь продолжила:

– … Десять лет назад настиг меня… возраст брачный. А тут аки раз губернатор орловский бал затеял. Прослышала я об оном и приехала из своего захудалого Мценска в чуть менее захудалый Орёл. Отец мой, негоциант известный Иван Карлович Бартель, в поездке торговой пребывал, посему явилась я на бал в одиночестве гордом.

– ЧтО сие за бал, – Наташа удивилась, – коли ты на нём одна одинёшенька?!

– «В одиночестве» означает «без сопровождающих лиц». А народу там было более, нежели зал способен был вместить… Благодаря богатству отца моего, невестой я была завидной. Да и лик с фигурой ужаса не вызывали. (Мойша хотел было уточнить, что и ныне не вызывают, но ввиду присутствия невесты своей промолчал благоразумно.) Посему подвалили ко мне женихи потенциальные. Но не найдя во мне дуры желаемой, отвалили. И тут подошёл ко мне один из присутствующих здесь.

– А кто именно? – воскликнула Наташа с интересом живым.

– Любимая Наташа! – расхохотался Мойша. – В тебе нашёл-таки я «дуру желаемую» … и столь желанную!

– Сие был именно Мойша Ицкович Шафиров, коий в описываемое время ещё не был женихом твоим, Наташа ревнивая. Слава о деяниях его экономических уже по всей Расее гремела. Даже отец мой, скупой вообще, а на похвалу в частности, изволил однажды похвалить его: «Мойша Шафиров – птица высокого полёта! Рядом со мной сия (прошу покорно простить за цитату дословную) „морда иудейская“ аки орёл (речь не о граде, а о птице) рядом с курицей!». Беседа наша долгой была (ибо не танцевал Мойша) и содержательной зело. Ни слова сказано не было ни о любви, ни о прелестях моих. Но покорил меня собеседник интеллектом своим и тем, что позволил мне свой проявить. А в завершение добил он меня фразой, коюю скромность не позволяет мне воспроизвести.

– Глаголил я Аглае, что она суть самая эрудированная изо всех барышень, мне вЕдомых и из многих мужчин таковых же. А по чувству юмора превзошла всех и приблизилась к недосягаемогу уровню Маланьи Инвалидовой.

– Опосля общения с Маланьей Ломоноговой, второй новобрачной и тёзкой юмористки сей, – молвила Аглая, – имею я гипотезу некую.

– Верна гипотеза сия, – подтвердил Мойша. – Повелел государь крепостным фамилии присвоить, дабы удобнее было с них налоги взимать… Во смысле, не крепостным повелел, а хозяевам их. Предложил я отцу Малашкиному фамилию себе выбрать. А сей остряк в ответ:

«Хоть «Горшком» назови,

токмо ночью не используй!».

Вспомнил я, что родитель его, на льду поскользнувшись, ногу сломал, однако так и преставился без фамилии. И молвил я: «Ты, Прошка, суть сын человека, сломавшего ногу. Посему будешь „Ломоногов“!» А Прохор в ответ за словом в карман не полез (ввиду отсутствия карманов): «Благодарствую, барин, что не „Инвалидов“!» С тех пор хоть формально дщерь его Малашка – «Ломоногова» (правда, уже ненадолго!), но в шутку иногда кликал я ея «Инвалидова».

– Аки ту юмористку недосягаемую! – воскликнула Наташа. – … Али сие она и суть?!

– Поразительная смышлёность! – засмеялся жених. – Токмо пореже проявляй ея! … В общем, вернулся я в родной Курск, но часто вспоминал собеседницу бальную. Однако, свататься к ней не стал, ибо не нужна мне жена столь умная… Но вскоре явился в Курск папаша Аглаи с намерением составить мне и прочим купцам конкуренцию торговую во граде сем. Собрал градоначальник совещание, коее указало Бартелю место его – за пределами Курска и губернии курской. Взъярился посланный не на шутку и на личности перешёл, … то бишь на мою личность. Молвил, что доложили ему о беседе на балу орловском дщери его со мной. А далее опосля факта сего достоверного домыслы пошли. Будто бы сватался я к Аглае и продинамлен был. Господин Бартель и вовсе «с катушек съехал» – будто бы глаголила ему Аглая следующее: «Не выйду я за христопродавца сего даже за тысячу рублей!» Засмеялись тут отдельные купцы, а вся аудитория уважаемая на меня уставилась. Понял я, что честь моя задета (хоть многие и отрицают наличие чести у иудеев) и пути назад нет (аналогично глаголила Малашка Роджеру, о чём Шафиров ведать не мог). Посему молвил я аки можно спокойнее: «Совершенно верно, многоуважаемый Иван Карлович! Истину глаголите! Не выйдет за меня Аглая за тысячу рублей, но по иной причине. Причина сия в том заключается, что выйдет она за меня замуж за… один рубль!» Тут уж все дружно захохотали. Осмеянный немец выскочил из зала аки ошпаренный.

Глянул Мойша на Аглаю, и продолжила та:

– Примчался батюшка мой из Курска во Мценск во всё том же «аки ошпаренном» состоянии. Поведал мне слова шафировские «рублёвые» и заявил торжественно: «Коли откажешь этому … (в переводе на язык культурный) Мойше, дам тебе тысячу, нет, даже более – тысячу и один рубль!»

– Явился я во Мценск, – продолжил Мойша, – подождал, пока купец упёртый из дома выйдет и визит нанёс. И глаголил избраннице своей… тогдашней: «Любимая Аглая! … Не хмурься, Наташа, ибо ныне токмо ты у меня любимая! … Будь женой моей и матерью чад наших смышлёных.

– Так я уже ответила согласием! – Наташа воскликнула. – Али забыл ты о сем?

– Невозможно забыть сие, Наташа незабываемая! Но глаголил я не ныне, а 10 лет назад. И не тебе, а Аглае.

– Ответствовала я, что предвидела предложение сие и обдумала тщательно. Посему согласна на оное, токмо ввиду упёртости родителя моего – в обратном порядке. То бишь сперва чадо зародить, засим отца убедить! Удивился собеседник мой, но не надолго. Первым делом оформил он мою же мысль библейским образом.

– Глаголил я, – уточнил Мойша, – что дабы убедить ОТЦА, потребно зачать СЫНА, но не от СВЯТАГО ДУХА! На крайний случай для убеждения сего и дщерь сгодится. А засим стал программу сию реализовывать.

– В итоге свидания сего болезненного и ещё четырёх приятных зело понесла я дщерь, на крайний случай запланированную. И не жалею ничуть, ибо люблю Делю ничуть не менее, нежели сына, рождённого впоследствии от куда менее достойного родителя его.

– А почему свидание первое болезненным оказалось? – Наташа заинтересовалась. – Видать, наступил тебе Мойша на ногу?

Улыбнулся Мойша Ицкович, а пассия его бывшая ответствовала:

– Сие наверняка Малашка просвещённая ведает, даже коли жених ея ещё не «наступал ей на ногу».