Мария Мелех - Сны Бога. Мистическая драма

Это все портит? Как насмешка над судьбой, как слишком яркий фантик, обязывающий к изысканному и сочному содержанию. Моя заботливая матушка дала мне его. «Пусть он вырастет настоящим волшебником», – пожелала она, обрекая меня на неведомые ей самой мучения. Родители часто так поступают: не хотят тащить по жизни даже самих себя, а на плечи наследников взваливают весь мир, который остался ими не завоеван.

Утро, первое января, я стою в ванной комнате своего трехэтажного особняка в предместье Лондона. Вечером у меня самолет в Милан – совещание по одному забавному проекту, предчувствую: очень акварельному, лиловому, с красноватыми подтеками. Понятия не имею, откуда в моей жизни все это. Наверное, дураков Господь особенно любит и ведет их, глупых, бережно поддерживая под руку. Мне больно, больно от самого себя. Но я ничего не могу с этим поделать, я вынужден мириться. В отличие от всех остальных умников я точно знаю, что произойдет, если я выйду из Игры. Поэтому и терплю.

Снилась ли ты мне сегодня, милая?

О, знакомая настойчивая трель из кармана брошенного невесть где пиджака. Настырно, очень настырно. Могу поспорить, это Дорис. Энергия ее целеустремленности пробьет любые измерения. Она узнаваема, какая бы погода ни стояла на дворе. Вчера она была с нами в пабе – контролировала степень моего алкогольного опьянения и доступности женскому населению нашей планеты. Два месяца, как она официально моя секретарша, и порой мне кажется, что она претендует на большее. Кажется? Как смешно! Эта девица уже шесть лет – с тех пор, как прошел слух о моем грядущем разводе с Глэдис – выскакивает из-за всех углов со своей лучезарной улыбкой, как чертик из коробочки. Не знаю, чего больше в этом коктейле: моих денег или ее детской мечты?

Погоди, солнышко мое, я отвечу ей и вернусь к мыслям о тебе.

– Да. (Господи, дай мне усталость всего мира в мой голос).

Заботливое щебетание в сотовом. Трепетный зяблик. Нежная куриная грудка в сливочном соусе. Экологически безопасная щетка для чистки самой дорогой мебели – извечно белая и пушистая, как заячий хвостик. Видишь, как я признателен тебе, Дорис? Это чувства, которые ты рождаешь во мне. Попробуй только сказать, что я неблагодарен!

Оказалось, ночью, по дороге домой, я соизволил жаловаться, что забыл перчатки на диване в кабаке, и мои руки замерзли. Теперь, видимо, не выживу без чудодейственного крема, доставшегося ей в наследство от бабки-ведуньи. «А крем-то заговоренный?» – спрашиваю я с нервным смешком. «Что?» – недоуменно переспрашивает она, не в силах понять то, что выходит за рамки ее дипломной работы по менеджменту. Все-таки соображает, заливается деланно серебристым смехом: «Ну что ты такое говоришь! У тебя потрескалась кожа, сейчас забегу, я неподалеку».

Она всегда неподалеку. Прилипчивая фея, готовая материализоваться по первому моему зову. Разве я ее звал? Я хочу отказаться от ее помощи, но вдруг понимаю, что услышу в ответ: не болит ли у меня голова после вчерашнего? Успею ли я перекусить перед тем, как отправиться в аэропорт? Позвонил ли я домработнице насчет своего кота и попугая? Подумал ли, что положу в чемодан?

Нет, черт возьми, я не подумал! Выходит, у меня тысячи причин сдаться ее заботе. Она все равно использует любую из них, и всей земной дипломатии не хватит, чтобы придумать красивый вежливый отказ, не разрушающий мой галантный образ.

Я переодеваюсь в джинсы (встречать Дорис в махровом халате равнозначно сексуальной капитуляции) и нахожу удобный выход: Джон и Анна, всегда готовые накормить меня излишне калорийным, но вкусным обедом. Теперь надо незаметно внедрить нужный каскад мыслей в голову моей помощницы – да так, чтобы она саму себя заподозрила в глупом расчете. Журчит домофон, и я впускаю зубную фею (слышите этот нервирующий жужжащий звук?) в свой замок. Вдруг понимаю, что забыл надеть рубашку, и с язвительной усмешкой, адресованной самому себе, признаюсь, что сделал это из чувства отборнейшей вредности.

Пока она втирает крем, с многозначительной пристальностью всматриваясь в мое лицо, я рассказываю ей о своих планах и сетую, что не успею уложить вещи и как следует пообедать. Дорис предлагает заказать пиццу. Заметив мой недовольный взгляд, спохватывается и торопливо перечисляет все меню ближайшего китайского ресторанчика. «Дорис, – терпеливо разъясняю я, – мой желудок не вынесет этой перченой ерунды после нашей вечеринки. Мне нужен хороший домашний обед. Я бы приготовил сам, но голова раскалывается…»

Я выпускаю всю обойму, припася напоследок домашних животных. Теперь у заботливой подруги не остается ходов: я заранее согласился со всем, предоставив ей возможность целиком и полностью заняться моей жизнью на сегодняшний день. У меня даже есть тайное оружие сарказма – быть может, она и не заметила, но оно одним залпом уничтожило ее попытки все контролировать. Дорис не умеет готовить! Она не подарит мне милую ароматную возню на кухне, пока я смогу отоспаться от своих дурных мыслей. А значит, не удержит меня рядом с собой. По крайней мере, сегодня. Ведь желудок уже сводит от болезненной пустоты, сожженной кислотой вчерашних коктейлей.

Сейчас мне уже начинает казаться, что так оно и есть, и я чувствую пряный дискомфорт в солнечном сплетении. Боже, когда ложь стала моей излюбленной мантрой? Я и сам отменно готовлю – лучше, чем все женщины, которых я знал.

«Джон, да, Джон, – говорю я, опережая ее догадки, – ты же знаешь, у них всегда найдется что-нибудь для меня». По ее лицу вороньим пухом пролетает тень ревности, но она вовремя возвращается к улыбке, жертва псевдо-психологической литературы.

Мы идем в спальню – о, какое опасное мероприятие задумал я, и как мечтательно обводит она затуманенным светлым взором синие тканевые обои в моем алькове – и я задумчиво рассуждаю вслух, какие костюмы и галстуки мне понадобятся. Я даже упоминаю о носках и белье – а почему нет? Я подпущу ее чуть ближе, и она, одурманенная моим доверием, исполнит любой каприз, будь то составление сметы или стакан с шипящим гейзером аспирина. Вываливая на постель свой театральный реквизит, обессилено сажусь на шелковое покрывало и опускаю голову на руки. «Не знаю, Дорис, – жалобно говорю я, – не знаю… Какая погода завтра в Милане?» Она не решается присесть рядом, но завороженно смотрит на ворох кашемировых свитеров, осторожно вытаскивает один: «Ник… Господи, как идет к твоим глазам!» Я вслепую выхватываю свитер из ее рук, встаю и натягиваю на себя: все равно скоро уходить к Джону, а моя спальня не предназначена для кувырков с секретаршей. Она, затаив дыхание и почти на цыпочках обходит меня, деликатно расправляя складки на плечах и груди.

– Ну так что, я могу доверить тебе это царство, дорогая?