Юлия Дэйкина - Сновидица и лис. Хроники смотрителей

Я улыбнулась и опустила глаза. Очень хотелось сказать: «У меня тоже…» Но на тропинке, ведущей к нам из леса, появился человек с факелом. Я замерла от ужаса, а эльф резко вскочил на ноги. Он все еще пошатывался, но уверенным движением спрятал меня за спиной. Человек приближался, и вскоре мы сумели рассмотреть белую маску и невнятные серые одежды одного из стражников. «Нам конец!», – мелькнуло в голове, но стражник неожиданно бросил факел на землю и поднял руки вверх.

– Крылышко, это я… – прозвучал у меня в голове знакомый теплый голос.

– Огонек! – я сорвалась с места и бросилась в его объятия, естественно, потянув за собой моего многострадального спутника.

В крепких объятиях духа было тепло и безопасно. Я почему-то вновь на мгновение почувствовала себя юной девчонкой, только что освободившейся от позора и унижения, убившей своего истязателя. Хоть я и спрятала эти чувства глубоко внутри, в такие моменты, как этот, они иногда прорывались наружу. По щеке скатилась слеза. Огонек понял мое состояние и покрепче прижал меня к себе.

Идиллию нарушил Фирлас.

– Дай угадаю, твое безумие прогрессирует?! – язвительно прошипел он где-то позади.

Огонек отстранил меня и смерил эльфа долгим оценивающим взглядом. Со стороны, правда, казалось, что стражник в белой маске просто уставился на одного из пленников, будто бы решая, что с ним делать. К чести Фирласа, он этот взгляд выдержал с достоинством. Его янтарные глаза пылали огнем в свете факела. Похоже, эльф готовился дорого продать наши жизни, но все еще не решался напасть первым.

– Объясни ему, кто ты, Огонек… А то ведь шум подымет, – попросила я мысленно. – Только не говори, что дух!

– Aine’saraltan Fair. Seranas tuor naru. – с полупоклоном произнес дух. – Йена со мной, я вытащу вас, как только представится возможность.

После этих слов Фирлас заметно расслабился. Он разжал сомкнутые кулаки и вопросительно посмотрел на меня. В ответ я кивнула, подтверждая слова Огонька.

– Aine’saraltan Firlas, – наконец представился он, опустив вежливую часть фразы. На него это было непохоже. Кажется, Огонек ему не очень-то понравился. Но переживать сейчас из-за его симпатий мне совсем не хотелось.

Я снова обратилась к духу:

– Огонек, ты давно в этом теле?

– Минут пятнадцать. Еще не полностью освоился. Эти люди в масках очень странные. Они точно живые, но внутри пусто. Мне ничего не стоило овладеть им.

– То есть, как, пусто? – не совсем поняла я.

– Души нет, будто в куклу вселяешься, – пояснил мой друг.

Ни о чем подобном я раньше не слышала, несмотря на всю мою начитанность. Неприятное предчувствие кольнуло где-то в районе сердца. Я мысленно сделала для себя заметку расспросить Фирласа о наших пленителях и их странностях. Уж очень все это было загадочно, а местами даже зловеще.

Тем временем Огонек, не теряя времени, взялся за соединявшую нас цепь и потянул за собой обратно к кострам, вокруг которых расположились соединенные попарно пленники.

– Вам пора возвращаться, иначе вас хватятся. – произнес он вслух. – Я постараюсь узнать побольше. Сегодня вечером попробую заменить вашу цепь на обычную, чтобы не блокировала сны. И теплых вещей принесу. Я слышал, за сегодняшний переход несколько пленников замерзли насмерть.

Я многозначительно посмотрела на эльфа, но тот сделал вид, будто не заметил. Его, обычно приятная манера держаться, становилась все менее дружелюбной. Он то и дело сердито поглядывал на Огонька, но пока помалкивал.

К костру мы пришли, когда остальные уже спали. Охранник из числа наемников подозрительно прищурился, вспоминая сколько времени нас не было, но при виде безликого молча пропустил нас в загон. Огонек усадил нас на солому.

– Постарайтесь как можно лучше отдохнуть. Завтрашний переход будет последним, к вечеру мы должны прибыть на место. Я приду посреди ночи. – с этими словами он встал, и собрался было уходить, когда я перехватила его за руку.

– Огонек, мне нужен голос, – прошептала я мысленно, – этот эльф многое знает, хочу его расспросить.

– Хорошо, крылышко, но будь с ним осторожна, странный он какой-то…

Я почувствовала внутри знакомое тепло, когда Огонек переместил в меня часть себя самого, временно возвращающую мне нормальную человеческую речь. Горло засаднило, и я громко раскашлялась. Но стоило только духу скрыться за ближайшей повозкой, как я тут же обернулась к своему мрачному спутнику.

– Помнится, тебе ужасно хотелось поговорить с чудищем… – с улыбкой произнесла я.

От неожиданности деревянная миска, с которой он пытался доесть ужин, со стуком выпала из рук и покатилась прочь. Остатки ее содержимого расплескались по земле неприятной коричневой лужей. Фирлас лихорадочно соображал, каким чудесным образом немая могла вдруг заговорить, когда поймал себя на позорно отвисшей челюсти и поспешил захлопнуть рот и напустить на лицо максимально безразличный вид. Однако, его ухищрения, похоже, не прошли незамеченными. По крайней мере, на выразительном лице Сайены теперь читалась вся гамма чувств от понимания до ничем неприкрытой иронии. И то, и другое было жутко раздражающим. Он почувствовал, как где-то внутри угольком начала разгораться злость.

– К чему был весь этот маскарад? – грубовато поинтересовался он. – Может, у тебя и шрам не настоящий?

Тонкие брови его собеседницы взлетели вверх.

– Никакого маскарада. Я действительно не могу говорить…, – начала она и запнулась. – Обычно не могу, – добавила она, похоже, осознав всю абсурдность своего заявления.

– Ну конечно же не можешь. – съязвил он в ответ. – Только, когда сильно нужно, происходит чудесное исцеление, я все верно понял?

– Знаешь, что? – она сердито прищурилась. – Не собираюсь перед тобой отчитываться. Захочешь поговорить, найдешь меня на другом конце этой проклятой цепи!

Она многозначительно тряхнула наручником и отвернулась.

Слова действительно давались ей с трудом. Каждую фразу она произносила с расстановкой, так, что создавалось впечатление какой-то заторможенности. Так разговаривают те, кто только начал изучать чужой язык, в основном из боязни ошибиться. Ее слова были похожи на правду, и это раздражало даже больше, чем обман.

Фирлас молчал, стараясь не усугублять охватившее его раздражение. У него всегда были проблемы с контролем над гневом. Лишь в последние пару столетий наконец стало получаться не злиться по пустякам. Хотя возможно, он просто начал стареть. Долгоживущим эльфам тоже присуща старость, хоть и совсем не такая, как у других народов. У эльфов старилась только душа, тело же оставалось молодым и сильным.

Сейчас на вид ему никто не дал бы больше тридцати человеческих лет, но дух был так стар, что порой он чувствовал, как память и чувства угасают, сливаясь в какую-то мутно-серую невыразительную массу.