Андре Лори - Наследник Робинзона

«Все эти европейцы, французы или англичане всегда любят попусту болтать и тратить на ветер слова… и не умеют спокойно и пассивно мириться со своей участью, как мы, азиаты».

Господин Глоаген понял значение этого взгляда и замолчал.

— Наши друзья спохватятся нас, станут искать и жестоко расправятся с тобой, когда откроют твое убежище! — сказал археолог немного погодя.

— Как им разыскать его, когда они в продолжение целых шести месяцев не сумели этого сделать! — пренебрежительно отозвался Рана. — Мной приняты все меры предосторожности, входное отверстие завалено, у меня съестных припасов много, хватит надолго, а у вас ничего, и все вы умрете с голоду!

Господин Глоаген собирался уже удалиться в глубину пещеры, когда Рана остановил его одним вопросом, влившим в его душу луч надежды…

— При тебе ли зраимф? — спросил он.

— Да, и если ты возвратишь нам свободу, я готов отдать его тебе! Согласен?

Старому археологу, конечно, нелегко было расстаться со знаменитой Кандагарской пластинкой, но он полагал, что этот выкуп может спасти жизнь его двух питомцев и его собственную, и решился даже на эту жертву.

Но Рана только слабо улыбнулся на это.

— Завтра, — сказал он тоном полного презрения, — ты мне предложишь этот самый зраимф за один апельсин или кокосовый орех, послезавтра за одну виноградину, а там за одну каплю воды… Дети только нетерпеливы, а взрослые мужи всегда умеют ждать. Рана получит свой зраимф даром, а вы умрете…

— Но что мы сделали тебе?

— Ага, что вы сделали? И ты еще не знаешь этого? Эти дети, дети того человека, который первый осмелился поднять руку на зраимф… а ты, ты держишь его и сейчас в своих руках!.. Да, видно, ты не знаешь, что такое зраимф! Это священный талисман, хранившийся с незапамятных времен в мечети Рам-Мохун, который обеспечивает тому, кто обладает им, корону Кандагара и владычество над всей Средней Азией. И после всего этого ты еще просишь пощады! Пощады у князя Дюлин Рана, — отца и великого вождя братьев Земли и Неба!..

Братья Земли и Неба!.. Это ужасное название объясняло все. Господин Глоаген знал, что это преступное общество, называвшееся братством Земли и Неба и получившее на востоке почти повсеместно громадное распространение в последнее время, имело целью массовое и единичное уничтожение и истребление европейцев, сообразно с известными довольно странными обрядами. Общество это делится на две главные секты, одна из которых преобладает главным образом среди китайцев и малайцев.

У них допускается пускать в ход при убийствах и яд, и оружие, но с условием, однако, чтобы оружие это оставалось на самом видном месте в доме или жилище убитого.

Таким образом один известный булочник в Кантоне пытался не так давно отравить всех своих покупателей-европейцев, всыпав мышьяк, но, к счастью, в слишком большом количестве в тесто белых булок. Таким же самым способом было совершено в последнее время еще немало всякого рода ужасных, бесчеловечных убийств в Сайгоне и Кохинхине. Что же касается другой секты этого общества, наиболее распространенной среди афганцев и жителей средней Азии, то члены этой секты обязаны убивать без кровопролития и не имеют права прибегать ни к какому оружию.

Вот почему, услыхав слова: «братья Земли и Неба», господин Глоаген сразу понял, с какого рода непреклонной волей им приходится теперь иметь дело, а потому, повернувшись спиной к запертой двери, он ушел в глубь пещеры, увлекая за собой и обоих детей, и сел вместе с ними в кресла у стола подле мумии Робинзона, как бы желая быть под покровительством славного предка, который так же много пережил и выстрадал в своей жизни.

Между тем окошечко в двери захлопнулось, и омерзительная физиономия злорадствующего Раны скрылась.

— Дядя, — спросил Чандос после нескольких минут молчания, — сколько времени может прожить человек без пищи?

— Все зависит от темперамента, здоровья и физических сил данного субъекта!

— Ну, а мы с вами, например, сколько можем рассчитывать прожить без пищи?

— Пять-шесть дней, быть может, неделю или даже больше.

— О, в таком случае мы спасены! — воскликнул юноша. — Наши друзья, конечно, станут искать нас и найдут!

— Да, надо надеяться, что они нас найдут, — сказал господин Глоаген, делая вид, что и сам он в этом вполне уверен. — А пока самое разумное будет заняться списыванием и переводом этого старинного документа.

— Да, да! — воскликнули разом Чандос и Флорри, — перепишем завещание нашего прадеда, а там, на свободе, и мы можем написать свои завещания! — добавила Флорри.

— Но прежде всего нам следует задуть две свечи и остаться при одной, ведь у нас их всего только шесть, и мы должны расходовать их как можно осторожнее, — сказал господин Глоаген.

Все расположились у большого рабочего стола, рядом с бренными останками Робинзона. Чандос взял в руки карандаш и, вырвав несколько чистых листов из своей записной книжки, собрался записывать, тогда как дядюшка его и Флорри, склонясь над старым документом, разбирали его содержание, читая вслух Чандосу, писавшему под их диктовку.

Вот что говорилось в этом завещании:

«В восьмой день марта в 1717 году, я, нижеподписавшийся Робинзон Крузо из Йорка в Йоркшире, в Англии, на 84-м году своей жизни, в полной памяти и рассудке, хотя и ослабев телом под бременем лет, решил докончить свои мемуары, дополнить и исправить их, восстановив истину.

Я совершил великое преступление и теперь несу за него заслуженную кару: из-за эгоизма и алчности я хотел обмануть своих современников относительно настоящего положения моего острова, не подумав о том, что всякое открытие принадлежит всему человечеству, а не единичной личности, которая является представителем этого человечества. Я обманул всех моих читателей, уверив их, что остров мой находится в водах Атлантического океана, в архипелаге Карибов, тогда как на самом деле он находится в средней части Тихого океана.

Кто бы вы ни были, вы, кому попадется в руки эта исповедь умирающего, прочтите ее со вниманием.

В первой части своих мемуаров я рассказал, каким образом был выброшен на этот необитаемый, пустынный остров, как я жил здесь и как, по прошествии двадцати девяти лет одиночества, я наконец нашел возможность вернуться на родину, предоставив свой остров колонии потерпевших крушение испанцев и взбунтовавшихся английских матросов. Я говорил о том, как впоследствии я еще раз вернулся в свое царство, как я называл этот остров, причем привез туда для разведения всякого рода животных, семена, и в каком виде я оставил свой остров, вторично покидая его.