Майн Рид - Бандолеро, или Свадьба в горах

В начале нашего пребывания во вражеском городе мы особых проявлений враждебности не встречали.

Жители старались не покидать своих домов. Большинство женщин предпочитало даже не показываться в, окнах; Что касается мужчин, то вскоре мы познакомились с их склонностями. Когда войска расходились вечером по казармам, размещенным по всему городу, солдат в небесно-голубом мундире мог оказаться на улице единственным честным человеком среди тысячи воров!

Но вскоре мексиканцы расхрабрились и начали думать, что слишком легко сдали город. Следствием такого мнения или иллюзии стало враждебное отношение к нашим солдатам, проявлявшееся в грубых насмешках, драках и нередко в кровопролитии.

И не только толпы простонародья, так называемого леперос, были повинны в этом. Знать тоже принимала участие в безобразиях, направляя свою ненависть против офицеров. Распространился слух, будто бы американос, храбрые на поле битвы, в одиночку боятся врага и уклоняются от стычек.

Я хорошо помню вечер, когда об этом впервые стало известно жертвам клеветы. Нас было двенадцать человек. Мы сидели за корзиной шампанского — лучшего вина не было в погребах Ла Пуэбла. Один из нас упомянул, что, когда проходил по улице, его толкнули; причем не простолюдины, а молодые представители городской знати. Остальные тоже принялись рассказывать об аналогичных случаях грубого и наглого поведения по отношению к ним, о словесных и физических оскорблениях.

Коснулись доктрины Монро, а вместе с нею и «злобы» против янки. Вино и обида бросились нам в головы.

Мы вышли на улицу. Было еще рано, и на улицах было полно народу. Мы жаждали мести. Но в то же время могу сказать, что нас спровоцировали. Теперь десятки горожан, не пожелавших уступать нам дорогу, отлетали к стене, многие оказались в канаве.

На следующий день дорога перед человеком в мундире «дяди Сэма» сразу расчищалась. Однако этот урок имел и плохие последствия. Наши рядовые, взяв пример с офицеров, принялись колотить мексиканцев. А те, в свою очередь, застав наших солдат в одиночку, вымещали на них злобу, и в некоторых случаях дело кончалось убийством.

Игра продолжалась, и вскоре стала крайне жестокой. Днем мы могли идти, куда вздумается; но с наступлением темноты выходить на улицы стало опасно. Если одинокий офицер, или даже двое или трое обедали в какой-нибудь отдаленной части города, им приходилось оставаться на ночь у хозяев, или рисковать жизнью на пути домой!

Вскоре командующий издал строжайший приказ, по которому ни солдат, ни офицер не должны были выходить на улицу в одиночку без разрешения командира отряда или части.

Мы предвидели восстание «ангелов», которых теперь называли не иначе как «дьяволами». Были приняты предупредительные меры. С этого времени нам запрещено было выходить за пределы расположения части, за исключением смотров и учений. Мы оказались в настоящей осаде!

Выходить в город, не опасаясь за свою жизнь, можно было только днем, да и то лишь в непосредственной близости от казарм. Тех, кто все же уходил на окраины, утром обнаруживали убитыми.

Не лучшим образом повернулись дела в Городе Ангелов!

Несмотря на описанные и некоторые другие неприятности, я не был среди тех, кто предпочитал квартироваться в Тимбукту.

Место иногда начинает нам нравиться из-за самого банального происшествия. Именно такое обстоятельство и определило мою склонность к Пуэбла.

Человеческое сердце способно на чувства, которые превращают грязь в бриллианты или темноту — в свет, по крайней мере в воображении. Под их влиянием крестьянская хижина превращается в королевский дворец, а деревенская девушка — в королеву.

Пуэбла казался мне раем, ибо я знал, что здесь живет если не ангел, то «прекраснейшая из женщин». Но видел я ее только случайно и один раз. К тому же на большом расстоянии и всего лишь с минуту.

Произошло это, когда при входе в город авангард нашей колонны, достигнув Пласа Гранда, получил приказ остановиться. Мой отряд оказался возле внушительного трехэтажного дома, украшенного фресками, с балконами и порталами.

Бывают времена, когда человек может позволить себе забыть строгие правила этикета; и хотя это может показаться не рыцарским, завоеватель имеет право заглядывать в окна побежденного города. Как и мои товарищи, я воспользовался этой дерзкой привилегией и принялся рассматривать дом.

В окнах первого этажа не было ничего, кроме красных железных прутьев и черной пустоты за ними. Но, взглянув наверх, я остолбенел. Я увидел окно с зелевыми жалюзи и с балконом перед ним. Опираясь на подоконник, у окна стояла женщина. Большей красавицы я никогда не видел и даже не представлял себе. Помню, я еще подумал тогда: если в Пуэбла есть еще хоть одна такая, город по справедливости получил свое название — Город Ангелов!

Смуглая, с глубокими темными глазами, с роскошной гривой черных волос, в которую был воткнут большой черепаховый гребень, с такими безукоризненными бровями, что они казались нарисованными, с нежным пушком на верхней губе, что свидетельствовало об андалузском происхождении… Эта девушка поразила меня с первого взгляда.

Я уставился на нее — несомненно, очень бестактно, — и заметил, что она тоже посмотрела в мою сторону.

Вначале мне показалось, что она смотрит доброжелательно, потом посерьезнела, как будто возмутилась моей бестактностью. Я отдал бы все, лишь бы смягчить ее. О, если бы у меня был цветок, чтобы бросить к ее ногам! Я знал, как действуют на мексиканских мучачас note 5такие знаки внимания. Но, к несчастью, цветка у меня не было. Тут мне пришла в голову мысль о другом подарке. Мою саблю украшал плетеный шнур; золотая кисточка была мгновенно отделена от рукоятки и упала на балкон к ногам красавицы.

Я не видел, подняла ли ее она. В этот момент прозвучал сигнальный рожок, приказывая начинать движение. И я вынужден был двинуться впереди своего отряда.

Когда мы сворачивали с этой улицы, я оглянулся и увидел, что она все еще стоит у окна. И мне показалось, что вдобавок к алмазному кольцу, украшавшему руку, в ее пальцах есть что-то еще.

Я запомнил название улицы — Калье дель Обиспо, и про себя дал клятву, что очень скоро вернусь сюда.

Я не замедлил исполнить свою клятву.

На следующий же день, сразу после утреннего смотра, я вернулся на то место, где видел прекрасную незнакомку.

Дом я узнал без труда. Он был самый большой на улице, с запоминающимся фасадом, покрытым фресками. В центре большие ворота, свидетельствующие, что сюда въезжают кареты. Все говорило, что это дом рико, то есть богача.

Я внимательно всматривался в знакомое окно. Сейчас оно выглядело по-другому. Осталась только рама, картины в ней не было.