Генри Хаггард - Скиталец

Вдруг одна знакомая вещь привлекла внимание Скитальца. Это был лук Эврита, из-за которого великий Геракл убил гостя в своем доме, ни один смертный не мог согнуть его. Скиталец берег драгоценный лук, не взял его с собой на корабль, а оставил дома как дорогую память об убитом друге! Теперь, когда дом его мертв, когда нет в нем ни жены, ни ребенка, ни слуг, только этот лук, казалось, приветствовал его. Это был удивительный волшебный лук! В нем обитал дух, который предвещал битвы. Перед всяким несчастьем лук странно звучал целую ночь. Его тонкий, пронзительный голос звенел, как струна, и гудел, как стрела. В то время, когда Скиталец стоял и смотрел на оружие, лук зазвенел. Сначала звуки были слабы, но, по мере того как он прислушивался, они становились сильнее, явственнее. Это пение звучало в его ушах и сердце.

Это была песнь смерти, и эти звуки впервые нарушили тишину заброшенного дома.

Ясно и гулко поет стрела

Вещую песнь волшебного лука, и звучит, как стрела.

Пронзительно раздается ее песнь:

Пустите нас, пустите насытиться телом человека!

Быстрые, жадные, летим мы издалека,

Словно хищная птица на кровавый пир после битвы.

Мы наполним собою воздух

Подобно каркающим стаям хищных воронов.

Словно снежные хлопья, гонимые ветром,

Мчим мы и несем с собой смерть.

Услышав эту музыку, Скиталец понял, что война близко. Он знал, что его стрелы быстро полетят в цель и насытятся человеческой кровью, протянул руку и взял лук.

Наконец он разразился слезами. Слезы потекли ручьями из его глаз. Он долго и непрерывно плакал, потом встал и пошел, потому что голод заговорил в нем сильнее тоски, любви и желаний.

Через узкую дверь он прошел в потайную кладовую дома, которая была выстроена им самим. С трудом отыскал он дверь, так как и здесь все заросло травой, и нашел запас зерна. Дом был богат запасами и провизией, когда появилась чума. Странник поел и вынул из сокровищницы прекрасное золотое вооружение несчастного Париса, сына Приама. Царь Менелай после разгрома Трои подарил его своему дорогому гостю Одиссею. Скиталец надел на себя золотое вооружение и взял меч с бронзовым клинком и серебряным наконечником. Любовь к жизни вернулась к нему теперь, когда он поел, выпил воды и слышал песнь волшебного лука. Он был жив и надеялся жить, хотя дом его был заброшен, жена умерла, и сын Телемах исчез, и никто не мог ничего сказать о нем.

Одевшись, он выбрал себе два копья, почистил их, привязал за плечами колчан со стрелами, взял свой большой лук и ушел из родного дома, ушел навсегда. Никогда нога его не ступит сюда более!

Пусть зарастает травой, пусть морской ветер поет над ним погребальную песнь!

Ночь была светла и тиха. Только шум воды нарушал царившую кругом тишину. Скиталец вышел из своего дома и пошел к морю, поглядывая вокруг. Везде было темно и тихо. Многие из домов были совсем разрушены, так как за чумой последовало землетрясение. Там и сям по дороге виднелись ямы, и лунный свет, пробиваясь в трещины домов, бросал причудливые и странные тени. Наконец Скиталец добрался до храма Афины, богини войны. Кровля храма упала, колонны пошатнулись, пол зарос диким тимьяном. Он подошел к двери другого храма, на алтарь которого когда-то приносили много жертв. То был храм Афродиты, богини любви.

В открытую дверь до него донесся нежный запах ладана и курений, что-то блеснуло в серебристых лучах месяца… Медленно шел Скиталец, чувствуя себя усталым, словно в полусне, потом спрятался в тени длиной миртовой аллеи, опасаясь, что морские разбойники, быть может, пируют в развалинах забытого храма.

Нет, ни одного звука не доносилось до него, ни пения, ни танцев… Все было тихо и пустынно.

Набравшись мужества, он вошел в священное место. Высокие бронзовые жаровни не дымились куреньем, факелы не горели в руках золотых фигур, стоявших в храме Афродиты. Но что это? Грезил ли он наяву или был это отблеск лунного света? Весь храм купался в огненном сиянии. Пламя выходило не из алтаря, а горело неугасимым, божественным огнем. Стены с нарисованными на них сценами любви, резные колонны и своды — все это пламенело ярким сиянием огня.

Скиталец испугался, поняв, что божество близко. Он склонил голову, закрыл лицо и сел у алтаря. Спал ли он или грезил, он сам не знал, но ему явственно слышался шелест и шепот миртовых и лавровых деревьев, и чье-то холодное дыхание повеяло ему в лицо.

Он вздрогнул, волосы на голове зашевелились. Вдруг наступила тишина. Затем раздался голос. Он знал, что это голос божества: боги часто говорили с ним прежде, он слыхал музыкальный голос Афины, царицы мудрости и войны, нежный лепет Цирцеи, дочери Солнца, и дивную речь Калипсо. Теперь до него доносились слова нежнее воркования голубки, слаще сна.

— Одиссей, ты не знаешь меня, но я твоя госпожа, и ты должен быть моим слугой! Где же твоя богиня Афина? Зачем преклоняешь ты колена перед дочерью Зевса?

Скиталец не ответил, только склонил голову в глубокой тоске. Между тем таинственный голос продолжал:

— Смотри, твой дом опустел, твой очаг холоден! Ночные птицы нашли приют под твоей кровлей.

У тебя нет ни ребенка, ни жены, ни родины, твоя богиня Афина забыла тебя. Много жертв приносил ты ей, а мне принес ли хоть пару голубей? Или она забыла тебя потому, что серебристые нити появились в твоих темных волосах? Разве мудрая богиня так же изменчива, как нимфы? Разве она любит человека только в расцвете юности? Я не знаю и не понимаю этого! Знаю только, Одиссей, что ты должен склониться передо мной и служить мне. Я покоряю себе все живущее: богов, людей и животных. Не думал ли ты избежать Афродиты? Ты никогда не любил так, как я внушаю людям любить. Ты никогда не слушался меня, не знал радостей и горя любви! Ты только терпел ласки Цирцеи, дочери Солнца, и скучал в объятиях Калипсо. Что касается твоей умершей жены Пенелопы, ты любил ее законной любовью, но не пылкой страстью. Она была твоим другом, твоей хозяйкой, матерью твоего сына. С ней соединяются все воспоминания твоей родины. Но она умерла, ребенка нет, твоя родина — только груда костей и развалин. К чему послужили все твои странствования, труды и приключения? Что нашел ты? Ты жаждешь найти то, что ищет все человечество — «Мечту мира». Никто не может найти ее, не нашел и ты, Одиссей. Твои друзья умерли, страна опустела, все погибло, осталась одна надежда. Перед тобой лежит новая жизнь, без забот и воспоминаний прошлого. Хочешь ли ты быть моим слугой?

Голос становился все нежнее, слышался все ближе, дивное благоухание коснулось Скитальца. Дыхание богини коснулось его шеи, ее волосы смешались с его темными локонами.

— Теперь, Одиссей, — продолжал голос, — пожертвуешь ли ты один час для меня? Не бойся, ты не увидишь меня. Подними голову и взгляни на «Мечту мира»!