Густав Эмар - Перст Божий

— Наконец-то! Меня очень интересует, каким образом вы открыли тайну, недосягаемую столько времени для всех, пытавшихся разъяснить ее.

— Я к вашим услугам, ваша милость.

— Говорите, мы слушаем!

Пепе Ортис рассказал в мельчайших подробностях историю их невероятного похождения, начиная с того момента, когда они с доном Торрибио пустились по следам платеадос, и кончая тем, как он, Пепе Ортис, вышел с асиенды с поручением своего господина; рассказ его слушался с жадностью; несколько раз его прерывали восклицаниями удивления и восторга; уже прошло несколько минут, как молодой человек замолчал; но его слушатели, точно замерли.

— Это чудесно! — проговорил наконец дон Порфирио.

— Трудно даже поверить всему этому! — сказал Кастор, — мы, все другие лесные охотники, кажемся несведущими детьми перед результатами такой могущественной чудной науки! Какая сила зрения. Столько проницательности! У меня не хватает слов, чтобы выразить весь мой восторг. А мы еще воображали, что знаем в совершенстве свое ремесло. Оказывается теперь, что мы ничто перед искателями следов буэнос-айресских пампасов; мы даже недостойны завязать ремень их обуви; да, самые ловкие и хитрые краснокожие ничего не стоят перед ними.

— А если нам завтра удастся расстроить план врагов, то они будут в наших руках; все для них будет потеряно.

— Удастся, сеньор Порфирио! — сказал охотник. — Бог за нас!

— У нас еще есть несколько часов, — сказал Пепе Ортис. — Если вы разрешите, я отдохну, так как совсем изнемогаю от усталости.

— И я тоже, — сказал дон Порфирио, — теперь я немного успокоился, и чувствую, как меня клонит ко сну.

— Отчего бы вам не пойти в гостиницу, сеньор, вам там будет удобнее, чем на голой земле!

— Ба-а! — весело проговорил он. — Ночи теперь теплые, а мне приходилось спать на открытом воздухе в ужасную погоду, и все сходило благополучно. Если же случится что-либо, вам, по крайней мере, не придется искать меня, раз я буду с вами. Спокойной ночи, Кастор!

— Как знаете. Спокойной ночи, сеньор.

Пепе Ортис уже спал. Через пять минут и дон Порфирио последовал его примеру.

Охотник зажег трубку и остался один бодрствовать.

Сыщики возвратились в бивуак около четырех часов утра, один после другого. Сделав свое донесение Кастору, который выслушал их с большим вниманием, они расположились ко сну и тотчас же заснули.

Первым делом охотник хотел разбудить дона Порфирио, но раздумал.

— Нет, — пробормотал он, — нечего спешить, пусть поспит!

Он встал, разбудил других двух охотников и дал им свои инструкции в нескольких словах; затем, пробравшись незаметно за лагерь и удостоверившись, что караульные стояли на своих местах, Кастор подошел опять к огню. На этот раз он и сам растянулся на земле, закрылся плащом и вскоре заснул крепким сном.

Ночь прошла благополучно, с рассветом стрелки и охотники были уже на ногах.

— Когда мы трогаемся, сеньор? — спросил Кастор у дона Порфирио, еще не совсем очнувшегося от сна и зевавшего во весь рот.

— После утренней молитвы, значит — в девять часов, — ответил он. — Что нового?

— Много чего.

— Хорошего или дурного?

— И того и другого; но хорошего больше.

— Значит, мы можем быть спокойны?

— Почти что. Сеньор, я еще жду двух охотников, которые сейчас вернутся; не заботьтесь ни о чем, предоставьте это мне.

— Ну, поступайте, как найдете нужным.

— И прекрасно; если им придется драться, они, по крайней мере, будут с полным желудком; нет ничего хуже вступать в бой натощак.

После этого разговора они расстались.

Дон Порфирио отправился к жене и дочери; он нашел их отдохнувшими и веселыми. Когда они узнали, что караван двинется в путь только в девять часов, то пожелали присутствовать на общей молитве, чтобы поблагодарить Бога за благополучное путешествие и за все явное попечение о них во время опасного перехода через места, наполненные всякого рода неприятелями.

Давно уж в церкви Тубака не было такого стечения верующих; к восьмичасовой обедне, нарочно заказанной доном Порфирио, набралось столько народу, что многим не хватило места внутри церкви.

Все охотники без исключения, люди глубоко религиозные в силу их жизни, близкой к природе, величие которой постоянно утверждает их в вере в могущество Создателя, сочли своим долгом присутствовать на обедне, которую слушали с полным благоговением.

В начале десятого часа мулы были нагружены, лошади оседланы. Дамы сели на своих иноходцев, затем, по данному сигналу, все тронулись в путь, напутствуемые добрыми пожеланиями жителей пресидио.

Через час Кастор вскрикнул. Тотчас же все ряды разделились и караван выстроился по военному, со стрелками во главе.

Решено было следующее.

Четыре всадника выступали вперед, приблизительно на пятьсот шагов, с копьями у правого бедра. Потом шли стрелки, также с копьями. В ста шагах от них следовал еще отряд стрелков, под командой капитана дона Диего Леона.

Затем уже вступал самый караван, состоящий из ста двадцати храбрых охотников, окружавших двух дам.

Шествие заключалось двумя вьючными мулами и двумя оседланными лошадьми, но без седоков, и, наконец, арьергардом из сорока охотников.

Двое из них, самые ловкие, освещали путь перед авангардом, предводительствуемым Кастором.

Дон Порфирио Сандос принял команду над главным корпусом; Пепе Ортис был около него.

Караван продвигался легкой рысью; в рядах царило молчание, у всех лица были сосредоточенные, в ожидании важных событий, только дамы оставались веселыми и спокойными; дон Порфирио позаботился поддержать в них полное неведение относительно того, что должно было произойти.

Белые стены домов Тубака уже давно исчезли на дальнем горизонте. Охотники перешли вброд довольно широкую реку, называемую Вермехо; перед ними виднелись высокие горы, покрытые лесом, на площади которых возвышалась асиенда дель-Охо-де-Агуа; несколько впереди открывалось громадное ущелье между двумя горами, образовавшееся, вероятно, после потопа; с двух сторон его торчали гранитные глыбы, окаймленные белым алебастром, переливающимся на солнце всевозможными цветами, точно алмазы.

Эта трещина, длинная и извилистая, подымаясь постепенно с первых уступов горы, служила единственной дорогой, ведущей на асиенду. Индейцы прозвали ее на своем поэтическом наречии Оврагом из слоновой кости.

Караван вступил в равнину, покрытую высокими травами; оставалось еще пройти небольшой, но густой лесок; под покровом которого авангард уже скрылся. Вдруг раздался в воздухе крик ястреба, точно человеческий вопль, и повторился три раза на всевозможные лады.

Авангард тотчас же остановился, а остальной отряд ускорил шаг, чтобы догнать его; вскоре все соединились.