Густав Эмар - Росас

Желаю вашему превосходительству наслаждаться добрым здоровьем, постоянно воспламеняемым Божественной любовью, о чем за вас молит смиренная и любящая Ваша дочь и бедные капуцинки в монастыре Богоматери дель-Пилар.

Буэнос-Айрес, 31 июля 1840 г. Сестра Марта дель Росарио, аббатиса

— Я думаю, что тут ничего не пропущено! — сказала сестра Мария, свертывая бумагу.

— Я давно думала об этом в глубине души.

— И ваша реверенсия полагает, что и вся община думает так же?

— Община должна думать так же, как его аббатиса, иначе это будет не только отсутствие уважения ко мне, но и неблагодарность, ересь и неисполнение наших обязанностей перед сеньором Ресторадором. Ведь он дал нам решетку для храма, он уладил наши дела с синдиком, затем мы постоянно получаем подарки от него и его семьи. Что с нами станет в случае его падения? Кроме того, и другие общины — Санто-Доминго, Сан-Франциско и монахини-каталинки должны служить нам примером: если мы забудем поздравить его, то неминуемо впадем в немилость. Пусть это поздравление с победой в сражении под Лос-Грандес будет немного запоздалым, зато мы определим остальные общины в другом деле; но последнее, мы обращаемся к нему, необходимо сначала в черновике показать дону Фелипе Аране.

— Ваша мысль нравится мне, действительно, никто не может нам дать лучшего совета, чем этот святой человек.

— Сейчас придет один человек, через которого все это можно устроить.

Едва сестра Марта успела проговорить последние слова, как у дверей прозвонил колокольчик, — ив сад вошла монахиня с докладом, что кто-то спрашивает мать аббатису.

Последняя встала и направилась в приемную. Там был сеньор дон Кандидо Родригес, который, проговорив принятое «Ave Maria» и пр., сказал аббатисе:

— Высокочтимый сеньор временный губернатор, советник, доктор дон Фелипе Арана поручил мне приветствовать от своего имени ее реверенсию мать аббатису и всю святую монастырскую общину и осведомиться о здоровье ее реверенсии и всей общины.

— По милости Божьей мы все здоровы и возносим молитвы за здравие сеньора дона Фелипе и всех, пользующихся милостью святого духа, — отвечала сестра Марта, которая; по уставу своего ордена, могла разговаривать с посторонними только через отверстие в нижней части «разговорной».

— Высокочтимый сеньор временный губернатор приказал мне благодарить вашу реверенсию за присланные ему торты и лимонные лепешки.

— Торты не были хороши!

— Я слышал, они так понравились высокочтимому сеньору, что он съел их целых три штуки.

— Завтра мы пришлем ему маленьких пирожков.

— Маленькие пирожки высокочтимый сеньор ест с наибольшим удовольствием.

— Мы и вам пошлем их. Вы живете в доме дона Фелипе?

— Нет, мать аббатиса, я имею свою квартиру, я недостойный секретарь сеньора дона Фелипе, но если вместо маленьких пирожков вашей реверенсии и всей общине угодно было бы помолиться Богу о безопасности и спокойствии моей жизни в переживаемом нами хаосе, я был бы вечно благодарен за ваши благочестивые молитвы.

— Разве вы не федералист и не секретарь его превосходительства?

— Да, это так, но я боюсь интриг врагов Бога и людей и в особенности, мать аббатиса, боюсь недоразумения и клеветы.

— Будьте покойны, мы будем молиться. Как вас зовут, брат мой?

— Кандидо Родригес, родился в Буэнос-Айресе, сорока шести лет от роду, холостяк, в настоящее время частный секретарь его превосходительства временного губернатора, смиренный раб Божий и слуга ее реверенсии и всей общины.

— Сеньор дон Фелипе не поручал вам ничего более?

— Да, поручал, мать аббатиса, получить от вашей реверенсии письмо, адресованное его превосходительству Ресторадору всех законов, герою всех пустынь и федерации, и черновик другого, которое ее реверенсия от своего имени и всей общины должна ему послать.

— Это так. Все уже готово. Вот письмо! — сказала аббатиса, просовывая его в отверстие.

— Оно в моих руках, мать аббатиса.

— Очень хорошо. Вот черновик другого.

— И его я взял!

— Посоветуйте сеньору дону Фелипе внимательно прочесть черновик и сделать в нем исправления, какие он сочтет нужным.

— Вряд ли там будет много исправлений, мать аббатиса: письма вашей реверенсии, должно быть полны, закончены и совершенны.

— Не желаете ли прочесть черновик?

— С величайшим удовольствием, мать аббатиса.

— Читайте вслух: я люблю слушать то, что написала.

— Это пристрастие мудрецов и ученых! И дон Кандидо прочел следующее:

Храни вас Господь, высокочтимый сеньор!

Мы молим Бога неба и земли, Верховного Владыку, чтобы он дал силу победоносной деснице вашего превосходительства для одержания новых побед над ожесточенными врагами, наводнившими страну, чтобы они были рассеяны в прах вашим превосходительством с помощью Божественного Провидения. Мы непрестанно возносим молитвы о том, чтобы все славные предначертания вашего превосходительства исполнились без опасности для вашей жизни и вашего драгоценного здравия и чтобы, воспламеняемые Божественной любовью, вы вечно жили для счастья своих народов.

Таковы мольбы, возносимые к небу всей общиной капуцинок, и пожелания для вашего превосходительства.

Август 1840 г., Буэнос-Айрес. Сестра Марта, аббатиса

— Великолепно, мать аббатиса!

— Вы находите, что так хорошо?

— Сеньор дон Фелипе не написал бы лучше, несмотря на всю его огромную мудрость и красноречие.

— Ну, хорошо! Тысячу раз благодарю вас, сеньор дон Кандидо.

— Ее реверенсия не прикажет больше ничего?

— Нет, ничего!

— Тогда, как только сеньор временный губернатор познакомится с этим святым документом, я сам отнесу его к ее реверенсии, чтобы она могла переписать его начисто.

— Хорошо.

— Теперь я снова прошу ее реверенсию не забывать меня в своих святых молитвах.

— Будьте спокойны.

— Мне остается теперь распроститься с ее реверенсией и святой общиной.

— Да сопутствует вам Бог, брат мой!

— Да, мать аббатиса, пусть Бог будет всегда со мной! — отвечал дон Кандидо.

Задумчивый, медленным шагом вышел он из монастыря.

Но как только наш частный секретарь успел поставить одну ногу на тротуар, а другая еще была на последней ступеньке монастырской лестницы, его схватила за руку какая-то черноволосая женщина с крупными взлохмаченными кудрями, в шали из белого мериноса с красной каймой, кончик которой мел мостовую.

— О, какое счастье! Сами олимпийские боги привели меня сюда. О, я не сомневаюсь более в судьбе, потому что нашла вас! — вскричала она.

— Вы ошибаетесь, сеньора, — сказал изумленный дон Кандидо, — я не имею чести вас знать и думаю, что и вы не знаете меня, несмотря на судьбу и на олимпийских богов.