Густав Эмар - Фланкер

— Вижу ее! Несчастная! — воскликнул он голосом, скорее похожим на рев зверя, чем на человеческий голос.

И, больше не медля, даже не рассчитав расстояния, он прыгнул в пропасть.

Через несколько минут он появился в зале, неся на руках безжизненное тело доньи Лауры.

— Назад, друзья мои! Назад! — крикнул он своим товарищам. — Не останемся ни одной лишней секунды в этой берлоге хищных зверей с человеческим лицом.

По его знаку один сильный разбойник схватил на руки бедную донью Луизу, и все бегом направились к монастырю. Скоро они вошли в келью игуменьи.

При виде их игуменья приложила все усилия, чтобы вырваться из веревок, связывавших ее; она извивалась, как ехидна, устремив бешеные, злобные взгляды на людей, разрушивших ее гнусные замыслы.

— Негодная! — воскликнул дон Торрибио, подойдя к ней со своей ношей и презрительно толкнув ее ногой. — Будь проклята! Наказание твое начинается, твоя жертва ускользает от тебя.

Сверхъестественным усилием игуменье удалось несколько ослабить повязку, стягивавшую ей рот.

— Может быть! — воскликнула она голосом, прозвучавшим в ушах дона Торрибио, как погребальный колокол.

Сломленная этим последним усилием, она упала без чувств.

Через пять минут после этого события в монастыре оставались только живущие в нем.

На этом месте рассказа Вольная Пуля остановился и задумчиво стал набивать табаком свою индейскую трубку.

Наступило продолжительное молчание. Все присутствующие, находясь под впечатлением этого рассказа, долго не могли прийти в себя. Наконец Верный Прицел поднял голову.

— Эта история очень драматична и очень мрачна, — сказал он, — но прости меня за грубую откровенность, старый товарищ, она, как мне кажется, не имеет никакого отношения к тому, что происходит вокруг нас, и к тем событиям, в которых мы призваны играть роль — или, по крайней мере, быть их зрителями.

— Да, наконец, — заметил Руперто, — какое дело нам, местным жителям, до происшествий, случающихся в Мехико или в каких-нибудь подобных ему городах? Мы здесь, в прериях, затем, чтобы охотиться, ставить капканы да сражаться с краснокожими; всякий другой вопрос нас не может касаться.

Вольная Пуля значительно покачал головой и, машинально положив трубку подле себя, сказал:

— Вы ошибаетесь, друзья. Неужели вы думаете, что я стал бы терять время на рассказ такой длинной истории, если бы она не имела для нас существенной важности?

— Объяснись же, друг мой, — ответил Верный Прицел, — потому что, признаюсь тебе, я не понял, к чему ты рассказал эту историю.

Вольная Пуля поднял голову и стал вычислять высоту солнца.

— Теперь шесть часов утра, — сказал он, — у тебя еще достаточно времени, чтобы успеть прибыть к назначенному часу к броду Рубио, где тебя будет ждать тот, кто нанял тебя проводником. Слушай же меня, я еще не закончил. Теперь, когда я сообщил тебе тайну, скажу и о том, каким образом она раскрылась… Ты слышал, что дон Торрибио принял все возможные меры предосторожности, чтобы удалить подозрения и покрыть это происшествие непроницаемым мраком. К несчастью, писец Лепорельо умер не тотчас; он мог не только говорить, но еще и сумел показать дубликат каждого письма, какие он ежедневно передавал молодому человеку, письма, за которые тот платил ему так дорого, что старик, по врожденной осторожности мексиканцев, хранил их — либо чтобы воспользоваться ими против дона Торрибио в случае нужды, либо, что еще вероятнее, сделать их орудием мести, если сам сделается жертвой измены. Это-то и случилось: писец, найденный ранним посетителем в предсмертных страданиях, был еще в силах дать показания перед уголовным судьей и передать ему все бумаги, после чего умер. Это убийство, в сочетании с захватом в плен нескольких полицейских многочисленной шайкой разбойников и похищением из монастыря Бернардинок, дало след, по которому полиция пошла с особым упорством, тем более, что девушка, тело которой так дерзко похитили, имела могущественных родных, которые, по известным им причинам, не хотели оставить это преступление безнаказанным и щедро сорили деньгами. Скоро узнали, что разбойники, выйдя из монастыря, сели на коней, приведенных людьми, подосланными ими же, и умчались как вихрь по направлению к ссылочным местам, увозя с собой двух женщин, одна из которых была без чувств. Похитителей проследили до ссылочного местечка Тубак, где дон Торрибио в продолжение нескольких дней дал отдохнуть своей шайке, там же он купил закрытый паланкин, большую палатку, всю необходимую провизию для дальнего путешествия по прериям, увеличил свою шайку разными ссыльными и однажды ночью неожиданно скрылся со всей шайкой, так что никто не мог указать, в какую сторону он направился. Родные девушки продолжали поиски.

Один человек, который лет двадцать тому назад оказал мне значительные услуги и которого я с тех пор не видел, во время этих передряг отыскал меня; в то время я вместе с Руперто был в Тубаке, занимаясь продажей леопардовых шкур. Этот-то человек и рассказал мне все то, что я передал вам, прибавив, что он близкий родственник девушки, напомнил мне о своей услуге, короче говоря, так растрогал меня, что я дал слово помочь ему отомстить его врагу. Через

два дня после того мы напали на след: для человека, привыкшего отыскивать следы краснокожих, было детской забавой идти по следам мексиканцев, и скоро я подвел его почти к самому каравану дона Мигеля Ортеги.

— Но ведь похитителя звали дон Торрибио Карвахал!

— Но разве он не мог переменить свое имя?

— Зачем же это делать в пустыне?

— Чтобы избежать преследования.

— Родные, однако, принимали большое участие в этом преследовании?

— Дон Хосе назвался дядей этой девушки, которую он любил, как отец.

— Но она умерла, кажется, если не ошибаюсь, ты сам это сказал.

Вольная Пуля почесал себе ухо.

— Вот в этом-то вопрос и запутывается, — сказал он, — кажется, она не умерла, а преспокойно живет.

— Гм! — воскликнул Верный Прицел. — Так она не умерла! Значит, дядя знал об этом, и по его согласию бедное создание было заживо похоронено! Если все это так, то тут кроется какой-то гнусный замысел.

— Да, должен признаться, что и я боюсь того же! — неуверенно промолвил старик. — Однако этот человек оказал мне важную услугу, а я не имею доказательств, подтверждающих мои подозрения.

Верный Прицел поднялся на ноги и встал против охотника.

— Вольная Пуля, — сказал он ему серьезно, — мы с тобой соотечественники, любим друг друга, как братья, не раз приходилось нам вместе спать под открытым небом прерий; мы делили вместе и радости и горе, спасали друг друга от смерти то в борьбе с хищными зверями, то в сражении с индейцами, не правда ли?